Итак, в барах рождались и гибли целые куски цивилизации. Может быть, именно поэтому люди ходят в бары, вместо того чтобы купить в восемь раз дешевле вино или пиво в магазине на углу и выпить перед телевизором, сидя на удобном диване, с кошкой, спокойно спящей в ногах. Но даже если пить перед телевизором, то все равно лучше пить вино перед телевизором в баре. Потому что бары быстро приспособились и поставили телевизоры на полки под потолком. Чтобы было как дома.

Люди охотнее всего пили перед телевизором именно в барах. Одинокие до такой степени, что, всматриваясь невидящим взглядом в экраны, подвешенные над полками с бокалами или разноцветными бутылками, они пили с комментаторами матчей по баскетболу, футболу или регби или с театрально возбужденными и загримированными до неестественного загара молодыми аналитиками с Уолл-стрит. Поднимали, как в забытьи, бокалы и пили, когда выигрывала какая-нибудь из команд, название которой они даже не удосужились узнать, пили за новые показатели индекса Доу-Джонса на Нью-Йоркской бирже. Все равно за что, главное, что был хороший повод не пить дома в одиночку.

Однако иногда лучше — для всех — было бы оставаться дома. Он знал об этом из разговора с одной барменшей с Восточного побережья Соединенных Штатов.

Его послали с докладом на конгресс в Колумбус, штат Огайо. Никто из института не хотел ехать. Все были так заняты подготовкой к Рождеству, что конгресс в Колумбусе, штат Огайо, непосредственно перед праздниками казался наказанием за лень или первым предупреждением перед грядущим увольнением. «А вы ведь, если не ошибаюсь, не очень обременены праздничными хлопотами, правда?» — однажды утром спросил его шеф как бы случайно, когда они оказались у кофейного автомата на кухне. Правда. Он вообще «не был обременен праздничными хлопотами». Он просто старался дожить от 23 декабря до Нового года. Это не требовало никаких хлопот. Сочельник на работе за компьютером не требует никаких хлопот. Достаточно, как и всегда, приехать на работу. Только вечером надо быть повнимательнее. Лучше сидеть с выключенным светом, чтобы охранник не заметил. Вроде как можно. А объясняться почему, как-то глупо.

Полетел. Было это два года назад. В начале декабря. Еще до Нее. Ему совершенно не хотелось лететь, потому что в Колумбусе, штат Огайо, даже май действует депрессивно, не говоря уж о ноябре и декабре. Потому что Колумбус, штат Огайо, это город, который возник только затем, чтобы еще где-то можно было построить очередной «Макдональдс». Он помнит, что в первый вечер после изнурительного дня конгресса он пошел в бар на главной улице. Ярко расцвеченное неонами здание в округе. У бара был общий паркинг с «Макдональдсом».

Он вошел в дымный и шумный зал. Весь бар был забит под завязку, но он нашел в углу остававшийся свободным табурет и сел. Прямо напротив телевизора, по которому шел черно-белый фильм с Фредом Астером. Через несколько минут он заметил, что мужчины смотрят на него с нескрываемым удивлением. Женщин не было, только барменша в сером костюме, в синих спортивных туфлях и с розовой заляпанной косынкой на шее. Выглядела лет на шестьдесят. В большинстве американских баров, где случалось ему бывать, за барными стойками стояли или мужчины, или очень молодые женщины. Сначала он пригляделся к барменше. В эллипсе барного пространства она чуть ли не бегала, принимая заказы, наполняя рюмки и бокалы разноцветными жидкостями, выбивая суммы на кассовом аппарате. У него создалось впечатление, что все собравшиеся в баре ее хорошие знакомые. Но, подавая ему очередную рюмку, она задержалась и сказала:

— Знаете, а на этом месте вот уже восемнадцать дней никто не сидел.

Он посмотрел на нее с интересом.

— Понимаете, в четверг, восемнадцать дней назад, сел здесь наш Майкл. В вашем возрасте, а может, помоложе, только волос на голове поменьше. Он держал газетный магазин недалеко от ратуши. Все у него шло хорошо. Очень хорошо. Недавно получил лицензию на этот самый новый тотализатор. Только ему в Колумбусе дали такую лицензию. Восемнадцать дней тому назад пришел, как и всегда, сел на это место и заказал две порции виски без льда. Принесла ему шотландское, потому что знала, что он больше всего любит шотландское. Было немного странно, потому что он никогда не заказывал две порции за раз. Я хорошо его знала. Он приходил сюда каждый день, с тех пор как я работаю здесь. Одиннадцать лет. Поставил оба стаканчика перед собой. Выпил первый. Потом взял второй, быстро выпил до половины, достал пистолет, выстрелил в экран, когда выступал тот тип, который по спорту на Эн-би-си. Допил виски, отставил стаканчик, насухо вытер салфеткой место под стаканчиком, достал из кармана кожаной куртки (представляете, он ходил в этой ужасной старомодной куртке даже летом) синий конверт и положил у стакана. Потом вставил дуло пистолета в рот и нажал на спусковой крючок. Ему снесло три четверти головы. Это все брызнуло на стену, так, на высоте вашего плеча, а сам он упал на стойку. Сидел так, пока не приехала полиция. Конверт взяли. Я хотела еще до них его забрать, но кровь полностью залила его. А я, знаете, в это не верю. Считай, каждый в этом баре одинок, но никто ж не убивает себя. Наверняка наделал долгов.

Он смотрел на нее, не понимая, зачем она рассказывает ему о чьей-то отстрелянной голове, кто, по ее мнению, наделал долгов. Тем более что он прекрасно знал, что Майкл не из-за долгов стрелял сначала в телевизор, а потом себе в голову. И в этот момент она, как будто почувствовав его удивление, добавила:

— Я говорю это вам, чтобы вы не думали, что мы здесь, в Колумбусе, не любим приезжих. Просто люди не подходят к этому месту с тех пор, как Майкл сделал это. Думают, что на этом месте стоит клеймо. А я думаю, что просто с этого места легче всего попасть в телевизор.

Она улыбнулась ему, поставила очередной значок на круглой салфетке под рюмкой и удалилась.

Да, бары — места необычные. Часто в них все начинается или, как в Колумбусе, штат Огайо, кончается. В переполненных барах как раз и рождается одиночество и ощущение, что настоящая жизнь где-то в другом месте. И этот бар, что остался за его спиной, был таким же. В действительности он приехал сюда со станции Берлин-Цоо только ради бара в отеле «Меркюр». Потому что именно здесь он впервые оказался от Нее на расстоянии вытянутой руки. Здесь он впервые увидел отпечаток ее губ. На визитке. Но даже тогда этот отпечаток на кусочке картона был собственностью другого мужчины.

Свет в гостиничном холле в первый момент ослепил его. Он прошел по мраморному полу к стойке.

— Вы могли бы заказать мне такси до станции Берлин-Лихтенберг? — спросил он тихо.

Девушка-портье спала, свернувшись калачиком, в кожаном кресле возле компьютера. Разбуженная, она подтянула воротник синего форменного пиджака так высоко, как только было возможно, до самого подбородка. У нее были почти черные волосы, одна прядка доставала до уголка рта. Левой рукой она заправила ее за ухо, открывая при этом лоб.

Он всматривался в этот лоб как зачарованный. Это Ее лоб с той парижской ночи. Та же форма, та же треугольная челка. Он трогал это место пальцами. А потом языком. А утром, когда она еще спала, всматривался в него и нежно гладил подушечками пальцев. Он помнит, как она проснулась, взяла его руку в свои и так, сплетенные, сжала бедрами. Прошептала: «Якуб, ты такой ни на кого не похожий. Как будто Бог отвлекся на своем облаке и всего тебе дал больше. Больше грусти. И счастья тоже больше. У тебя все чувствительней. И слух, и зрение, и кожа. Ты так не похоже ни на кого дотрагиваешься, как будто хочешь прочувствовать каждую клеточку и запомнить ее навсегда. А потом опишешь мне это в мейле, а я прочту и приду в восторг. Потому что ты ни на кого не похож, Якуб. Просто ты другой. Якубек, ты слышишь меня?»