Парламентское большинство – нет. Они потребовали лишить католика Якова права на трон. Король Карл и его близкое окружение отказались. Так начался великий раскол между английскими политиками: с одной стороны были те, кто не желал видеть на троне католика, – виги, с другой – роялисты: тори. Дискуссиям и демонстрациям не было видно конца. Хотя насилия избегали, дебаты были теми же, что привели к Гражданской войне: за кем будет последнее слово – за королем или парламентом? Однако король Карл II, проворачивая – и не всегда честно – свои дела, еще более десяти лет продолжал править, устраивая скачки, увиваясь за хорошенькими женщинами, получая деньги от Людовика Французского. Англичане мирились с этим, поскольку любили веселого пройдоху и полагали, что он, вероятно, всяко переживет своего брата-католика. К счастью, Яков тоже не обзавелся наследником от жены-католички. Казалось, что время на стороне протестантов – до этой внезапной смерти.

Яков стал королем. На троне очутился католик – первый за сто двадцать пять лет после Марии Кровавой. Страна затаила дыхание.

Затем в июне того же года вспыхнуло восстание Монмута.

Оно просто обречено было начаться. Карл II всегда восхищался своим старшим сыном. Монмут прекрасный. Монмут-протестант. Когда парламентарии-виги захотели лишить католика Якова права на трон, они заявили королю Карлу, что предпочли бы в качестве наследника Монмута. Карл, Стюарт и католик в душе, возмутился, поскольку мальчик не являлся законнорожденным. Прагматичные английские парламентарии ответили, что их это не волнует. Карл отказался даже допустить такое, но, коль скоро Монмут оказался втянут в дискуссию, ущерб был нанесен. Монмут был испорченным юношей, вечно попадал в передряги, а слепо любящий отец неизменно его защищал. Казалось, что он угоден англичанам в качестве короля. Даже до смерти отца он позволил себе ввязаться в заговор, предполагавший убийство и Карла, и Якова. К счастью, этот заговор удалось раскрыть. В такой ситуации не приходилось удивляться тому, что, когда на трон взошел неугодный английскому народу католик Яков, Монмут, которому уже было за тридцать и который так и остался незрелым и самонадеянным, вообразил, будто англичане пойдут за ним, если он предоставим такую возможность.

Он начал с юго-западной части Англии. Под его знамена стеклись мелкие фермеры, протестанты из портов и торговых городов – несколько тысяч душ. Однако местное джентри, люди влиятельные, предусмотрительно воздержались. И поступили мудро, так как накануне королевские войска разбили мятежников в битве при Седжмуре. Все бросились наутек или попрятались.

Фигуры на фоне пейзажа. Туманное утро. Монмут бежал. Теперь с ним было всего два спутника. Он должен был найти порт, чтобы бежать из страны, – порт, в котором его не предадут.

– Нам лучше податься в Лимингтон, – решил он.

Тем июльским утром в ту же сторону направлялись и другие беженцы.

– Но разве он не воплощение всего, что вы учили меня любить? – Бетти посмотрела на мать в искреннем недоумении и добавила: – Вы вряд ли можете быть против его семьи, так как он Альбион.

Алиса вздохнула. С юго-запада пока не было новостей. Побеждал ли Монмут? Вся эта заваруха повергла ее в страх, а теперь еще дочь упорно тревожит ее своим поклонником. Алисе хотелось, чтобы сей молодой человек исчез – всего на месяц-другой.

Питер Альбион был гордостью семьи. Если его дед Фрэнсис заслужил упреки со стороны собственного деда Алисы, то сын Фрэнсиса добился большего. Он стал врачом и женился на дочери богатого торговца тканями. Молодой Питер занимался правом и к двадцати восьми годам при содействии многочисленных родительских друзей уже был прочно на подъеме. Он был красив, с традиционными для Альбионов светлыми волосами и голубыми глазами; трудолюбив, умен, вдумчив, честолюбив. С ним познакомилась Трифена, она пригласила его в дом, и она же подвела итог: «Он похож на Альбионов, но по сути такой же, как отец».

Алиса подумала, что, может быть, как раз этим он так приглянулся Бетти. Он подпадал под описание отца, которого она никогда не видела.

К несчастью, именно поэтому Алисе хотелось отвадить его.

– Я старею, – сказала она Трифене. – Я повидала слишком много бед.

Бед в Англии, горя дома. Алиса не сомневалась в правоте дела, за которое боролся ее муж, и была совершенно уверена в своей правоте, помогая диссентерам. Но стоило ли оно того – борьбы, страданий? Наверное, нет. Покой был важнее, казалось ей, чем любое мелкое попущение, завоеванное за жизнь. И покоя ей хотелось сейчас ради собственной старости и прежде всего ради дочери.

Обрести его было не так-то легко. Пару лет назад, во время дурацкого заговора с намерением убить короля и его брата, мужа Трифены арестовали и несколько дней допрашивали. Почему? Не из-за какой-то, пусть даже малейшей, причастности к заговору, а из-за связей и друзей его родни. Однажды попав под подозрение, ты останешься под ним навсегда. Это было неизбежно.

Но молодая Бетти могла воспринимать вещи иначе. Младшая дочь Алисы, лишившаяся отца, не знала тех радостей детства, что были ведомы ей, но остальное должно было стать лучше: жизнь в мире и покое – та, на которую Алиса всегда рассчитывала в своем доме в дружественном Нью-Форесте.

В тот самый день, когда пришли известия о прибытии Монмута в Юго-Западную Англию, Питер Альбион явился в дом Трифены засвидетельствовать почтение своей родственнице Алисе и ее дочери. Он был приятен в общении, чрезвычайно учтив, но исключительно откровенен.

– Англичане не потерпят короля-католика, – уверенно заявил он. – И не должны, на мой взгляд. – Он поклонился Алисе, словно ждал, не скрывая, ее одобрения этих взглядов. – Будем надеяться, что Монмут победит. – Он улыбнулся. – В том лагере у меня есть друзья, кузина Алиса. Я жду известий об успехе в любую минуту. После этого, смею уверить вас, мы увидим, как короля Якова выставят вон.

Пока он говорил, она холодела. Перед ней вновь стоял ее муж Джон Лайл.

– Не произносите таких вещей! – вскричала она. – Это опасно!

– Не буду, клянусь вам, кузина Алиса, – кротко ответил он. – Только в обществе вроде этого.

«В обществе вроде этого». Формулировка повергла ее в ужас. Можно уже и Бетти считать заговорщицей? Намерен ли Питер Альбион втянуть ее в это дело?

– Оставьте нас, сэр, – взмолилась она, – и больше не говорите об этом.

Но он тем не менее снова встретился с Бетти через несколько дней. И хотя Алисе это не понравилось, ей было трудно отказать в доме родственнику. Тот мудро помалкивал об опасных материях, но вред, как она считала, уже был нанесен. Она умоляла дочь не общаться с ним впредь, но тщетно. Это было непросто: Бетти исполнилось двадцать четыре. И Алиса могла в тот же день увезти ее обратно в безопасный Форест, если бы утром не получила письма от Джона Хэнкока.