Успех будущих операций, по убеждению генерала, во многом зависел от организации четкой штабной работы. Характерный для него штабной «почерк», хорошо знакомый Дитерихсу по прежней совместной с Алексеевым службе, заключался в требовании «точного взаимного осведомления о наших операциях, дабы действия наши можно было бы координировать наиболее полным образом». «Для связи» с Дитерихсом и действующими в Поволжье чехословацкими войсками через Москву и Саратов направлялся полковник ДА Лебедев, а в Самару — полковник М.Н. Моллер.

Лебедеву — бывшему офицеру генерал-квартирмейстерской части Ставки, одному из руководителей Союза офицеров и убежденному монархисту, Алексеев доверил полномочия «представителя Добровольческой армии» на Востоке России, а также обязанности по «скрытой подготовке нашей операции в близлежащих к Волге районах». Поимо этого, Лебедев получил также особое поручение от генерала об изыскании средств для оказания помощи находящейся в заключении Царской семье. Примечательно, что Лебедев стал первым представителем белого Юга, официально заявившим о признании власти Верховного правителя адмирала Колчака. В 1919 г. он стал начальником штаба у Колчака и непосредственно разрабатывал план наступления белых армий на Волгу. Ведение совместных действий в Поволжье возможно было только на пути объединения всех военных формирований: «Операция эта может быть проведена с должным успехом лишь при содействии чехословацких частей… и казачьих отрядов, действующих на нижней Волге».

В цитированном выше письме генералу Щербачеву Алексеев подчеркивал необходимость иметь единое командование войсками, не исключая общего руководства союзными и российскими силами: «Необходимо объединить общее командование всеми вооруженными силами на восточном фронте, к каким бы национальностям они бы ни принадлежали, ибо только при этом будет достигнуто столь необходимое единство действий на обширном стратегическом фронте». Примечательно, что Алексеев обратил внимание на важность создания «волжского фронта» только после окончания 1-го Кубанского похода. Командировке генерала от инфантерии В.Е. Флуга, направленного в январе 1918 г. из Ростова-на-Дону для связи с сибирскими подпольными контрреволюционными организациями, Алексеев, в отличие от Корнилова, придавал «второстепенное» значение: Юго-Восток России, по его мнению, был гораздо важнее. А в конце июля 1918 г. в своем письме Щербачеву он писал: «…руководители армии вполне отдают себе отчет, что чем скорее будет выполнена эта частная задача (2-й Кубанский поход. — В. Ц.), тем шире Добровольческая армия будет в состоянии использовать свои силы для работы на общем восточном фронте. Поэтому, предполагаю, в самом непродолжительном времени мы перенесем арену наших действий первоначально в район Царицына, а затем на операционные направления к Москве»{123}.

С повышенным вниманием Алексеева к «славянским формированиям» связан примечательный факт. В годовщину его смерти, в Омске, Колчаком был издан специальный приказ (№ 203), в котором он, наряду со всеми военными и политическими деяниями Алексеева, пафосно отмечал «величественную историческую заслугу перед всем славянским миром… славного вождя славянства и доблестного сына своей Родины»: «Вся жизнь этого скромного, но могучего труженика и героя духа была посвящена работе по подготовке армии к выполнению великой, исторической задачи, к борьбе славянства с германцами… Славные победные события 1914—1916 годов обязаны его работе, его таланту, его великому духу славянина. И когда под ударами выдвинутого немцами политического оружия — большевизма — стала гибнуть Наша Армия, Генерал Алексеев, один из немногих, не сложил оружия, не отрешился от могучей, жившей в нем веры в неизбежность победы славянства над германизмом, и с горстью сподвижников, почти без средств и оружия, продолжал неутомимо свою великую работу возрождения России, а с ней и объединения всего славянства».

Приказ подчеркивал преемственность между делом, начатым генералом Алексеевым, и выступлением Чехословацкого корпуса: «Здесь на Урале, на гранях Азии и Европы, год тому назад по почину чехословацких генералов Сырового, Гайды и Чечека… стекались со всех сторон Сибири и Приволжья русские, чехословацкие и сербские части, слившиеся в дружной славянской семье, в одном стихийном порыве, объединенные одним ясным сознанием, что борьба, поднятая генералом Алексеевым, — не какая-либо партийная, политическая борьба, не борьба классов и каст, а великая национальная, историческая борьба славян с германцами, искусно спрятавшимися за спиной ими же созданных большевиков».

Примечательна оценка данного приказа председателем Совета министров Российского правительства П.В. Вологодского (дневниковая запись от 13 октября 1919 г.). Приказ был оглашен во время торжественного обеда в Омске, по случаю 5-летней годовщины образования в России 1-й Чехословацкой дружины — ядра будущего Чехословацкого корпуса. «Генерал Дитерихс очень кстати прочитал только что подписанный Верховным Правителем и присланный в Омск указ по поводу смерти генерала М.В. Алексеева. Указ этот, тепло написанный по отношению к памяти генерала Алексеева, пришелся кстати потому, что в нем Верховным Правителем отмечается роль умершего в качестве поборника славянского объединения и что он, Верховный Правитель, свято чтит заветы покойного»{124}.

Не менее значимыми для «всеславянского дела» возрождения Восточного фронта Алексеев считал и польские формирования. Из Новочеркасска, через командированных офицеров, в январе 1918 г. генерал стремился наладить контакты с офицерами штаба Польского корпуса, возглавляемого генерал-лейтенантом И.Р. Довбр-Мусницким. 30 мая 1918 г., накануне 2-го Кубанского похода, за подписью Алексеева и Деникина был составлен декларативный документ, выражавший цели армии и важность «славянского единства» в «борьбе против германо-большевизма»: «ставя своей основной задачей борьбу с внешним врагом славянства — германизмом, Добровольческая армии на пути к этой цели имеет вторую серьезную задачу — борьбу с большевизмом, разрушившим Русскую государственность и мешающим воссоздать регулярную армию».

При этом считалось желательным «привлечение вооруженных сил славян на основе их исторических чаяний, не нарушающих единства и целости Русского государства… Добровольческая армия широко раскрывает двери для организации Польской регулярной армии, обеспечивая ей в составе Добровольческой армии независимую организацию на началах союзных войск, но с полным подчинением командованию Добровольческой армии в оперативном отношении». В состав армии предполагалось включение польской бригады. Польские войска «во время пребывания их в Добровольческой армии должны принимать соответственное беспрекословное участие в выполнении необходимых операций против большевиков». Вооружение, снаряжение и денежное довольствие польских войск должно было осуществляться за счет «субсидий союзников», хотя говорилось и о том, что Добрармия «будет братски делиться теми запасами вооружения и материальной части, которые она будет захватывать в своих боевых столкновениях с большевиками и внешним врагом».

Алексеев надеялся на переезд корпуса на Дон и его участие в боевых действиях против красногвардейских отрядов, сосредоточенных на границах Донской области. Однако попытки Алексеева в этом направлении закончились безрезультатно.