10 декабря. Еще один смотр рядов. Некий полковник взялся за анализ военной темы в большой статье. Как в парадном расчете выстроил целый взвод: Фадеев — «Молодая гвардия», Леонов — «Нашествие», Корнейчук — «Фронт», Полевой — «Повесть о настоящем человеке», проза Симонова, Казакевича, стихи Суркова, Алигер… Шолохов в списках не значится. Будто не было в войну рассказа и глав из военного романа.

Дополнение. Работая над второй книгой «Поднятой целины», Шолохов не мог не вспомнить замечаний Сталина по первой: «В беседе со мной обратил внимание на необходимость очищения языка моих произведений от неполноценных, сорных слов. Например, обратил внимание на начало 34-й главы „Поднятой целины“: „Сбочь дороги — могильный курган…“ Что за слово „сбочь“? — говорил товарищ Сталин. — Нет его у нас в русском языке. Есть слово „сбоку“, есть „обочина“».

Дисциплинированные редакторы, как выявил шолоховед Г. Ермолаев, исполнили указание вождя и исключили это слово — полностью в «Целине» и в 30 случаях в «Тихом Доне». После смерти Сталина Шолохов восстановил прежнее изъятие.

Новый писательский съезд — старые традиции. Увы, писатели перед съездом разобщены. Зато ЦК монолитен. Он изложил в закрытой директиве руководителям Союза писателей свои требования четко и ясно: «Съезд должен подчеркнуть особое значение Союза писателей как творческой организации, призванной бороться за проведение политики партии в области литературы, за повышение идейно-художественного уровня творчества, повседневно заниматься идеологическим воспитанием писателей. Съезд призван еще больше объединить и сплотить писателей…»

Заранее скажу: Шолохов отказался поддержать эти директивы в таком политизированном виде — и потерпел на съезде тяжкое поражение.

15 декабря 1954-го «Правда» выходит с шапкой на первой странице: «Сегодня в Москве открывается второй Всесоюзный съезд советских писателей». Здесь же и передовая статья «Литература советского народа» — без Шолохова. Газета пестрит многочисленными приветствиями съезду от писателей — к Шолохову за этим редакция не обратилась. Статьи: Федина на два подвала, Катаева… Нет в них упоминаний Шолохова. Фотографии, фотографии делегатов. Нет Шолохова. 16 декабря. В «Правде» помещены снимки со съезда, президиума тоже. Во втором ряду от стола — скромненько, не сразу и различить — сидит Шолохов. Напечатали изложение доклада. В нем несколько разделов и десятки, десятки — не сосчитать — имен. Раздел «Социалистический реализм — наш метод творчества»: в нем названы произведения Алексея Толстого, Константина Федина, Всеволода Иванова, Валентина Катаева, других. Шолохов представлен Давыдовым из «Поднятой целины». Из творца с мировым именем все сотворяют автора одного произведения.

Шолохов выступает. В газете его речь переложена всего в 22 строках. Кое-кому места доставалось намного больше, например Эренбургу. Пропололи шолоховскую речь в угоду ЦК, и миллионы читателей узнали немногое: «М. Шолохов посвятил свое выступление вопросам повышения писательского мастерства. Основную причину серьезных недостатков он видит в ослаблении требований писателей к своему труду и снижении оценочных критериев, установившихся среди критиков. М. Шолохов сделал ряд критических замечаний о творчестве К. Симонова и И. Эренбурга, а также в адрес „Литературной газеты“ и ее редактора Б. Рюрикова. Писатель сказал, что существующая система литературных премий нуждается в пересмотре. Заканчивая свое выступление, Шолохов заявил: „Каждый из нас пишет по указке своего сердца. А сердце принадлежит партии и родному народу, которому мы служим своим искусством“».

Взбешен оратор. Речь — кроме последних двух фраз — была совсем другой. Он отверг традицию благостных выступлений, вконец расплюснутых от многолетнего употребления: «Наш съезд протекает прямо-таки величаво, но, на мой взгляд, в нехорошем спокойствии. Бесстрастны лица докладчиков, академически строги доклады, тщательно отполированы выступления большинства…»

Каково выслушивать это «полировщикам» из ЦК, которые заняли привычные для себя места: одни в президиуме, другие в рабочих съездовских комнатах. «Правильные» доклады и речи многих демонстрируют верность отживающим порядкам. Того, кто мог отважиться на «неправильные», укротили еще до съезда. Например Фадеева. На предсъездовских посланиях Фадеева в ЦК «погребальная» резолюция: «ЦК КПСС считает неверной общую пессимистическую оценку, которую дает советскому искусству и литературе т. Фадеев». Шолохов позволил себе не согласиться с мнением ЦК. Он поддержал настроенность Фадеева. Зал услышал:

«…Неужели все вопросы, которые волновали нас в течение двадцати лет, уже решены и нам остается только подбить итоги достижений и наделанных за это время ошибок?..»

И пошли упреки — один за другим — серьезнейшие, позиционные:

«Остается нашим бедствием серый поток бесцветной, посредственной литературы…

Была ли напечатана хоть одна критическая статья, в полную меру, без всяких скидок, оговорок и оглядок выдающая должное какому-либо литературному мэтру за его неудачное произведение? У нас не может и не должно быть литературных сеттльментов и лиц, пользующихся правом неприкосновенности…

Мы обязаны ходатайствовать перед правительством о коренном пересмотре системы присуждения премий работникам искусств и литературы, потому что так продолжаться не может…

„Литературной газете“ нужен руководитель, стоящий вне всяких группировок и группировочек, человек, для которого должна существовать только одна дама сердца — большая советская литература в целом, а не отдельные ее служители, будь то Симонов или Фадеев, Эренбург или Шолохов…»

И еще, еще критика. Потом перечислил, как выразился, «подлинно талантливые произведения». Выделил при этом совсем не схожих своими творческими и политическими устремлениями творцов. Доказал широту своих взглядов: мол, хоть и идейно-творческий табачок врозь, а читать интересно. Это и давний недруг Федор Гладков, но и Леонид Леонов, старая идеологическая заноза для ЦК. Это Александр Твардовский с его начинающимся противопоставничеством власти и демонстративно аполитичный Константин Паустовский. Это опальный у себя в Казахстане Мухтар Ауэзов и заблиставший своими «Окопами Сталинграда» Виктор Некрасов, будущий политэмигрант. Это весьма ортодоксальный Петр Павленко, Александр Фадеев и проявившийся как писатель после войны украинец Олесь Гончар, старейший поэт из Белоруссии Якуб Колас и латыш Андрей Упит. С особым уважением отозвался о Валентине Овечкине, авторе смелых очерков «Районные будни» о необходимости решительных перемен в руководстве сельским хозяйством.

Сошел с трибуны. По газетному отчету не узнать, снискал ли аплодисменты. Зато перья перестраховщиков рьяно заскрипели… Правдисты, как уже знаем, взялись опреснять речь. Работники Отдела науки и культуры ЦК поспешили с донесением начальству. Воссоединили в своей записке два неугодных выступления — Шолохова и Овечкина: «Необоснованно дали отрицательную оценку современной советской литературе. Их критика имела односторонний характер… Отвлекали съезд от серьезного обсуждения важных творческих вопросов…» Каково: отвлекали!