И год, и два несчастная девчонка,

Как сорванная с якоря лодчонка,

С пиратами скиталась по морям,

Неся разор купеческим судам.

Забыв девичий стыд, пила вино,

Любовникам утратив счет давно,

Не зря кричал: «Дождешься — запорю!» —

На Ак-Дару ревнивый Бабирю.

Не раз клинок случалось обнажать

Злодею, чтобы девку отстоять,

И вот в таверне старой «Полгроша»

Он в сердце получил удар ножа.

Задумал Ак-Дару на ложе взять,

Команду Бабирю к рукам прибрать,

Корабль его присвоить злой пират,

Которого все звали Казарат.

И все бы вышло так, как он хотел,

Никто ему перечить не посмел —

Умен жестокосердный лиходей,

Посулами умел привлечь людей,

Кого ж не обмануть, не устрашить,

Готов он был купить или убить.

Все получалось, дело шло на лад,

В одном лишь просчитался Казарат.

Напрасно Ак-Дару он возжелал,

Вонзила она в грудь ему кинжал.

Собрав команду, справила поминки

По Бабирю, но ни одной слезинки

Не пролила, себя же объявила

Наследницей его — вот шуму было!

Но в море вышло судно на заре,

Подвластное отныне Ак-Даре.

Одних ласкала, а других поила,

Кого-то острой сталью поразила —

Недаром девка шлялась по морям.

Ни в чем не уступая морякам,

Умела паруса спустить, поднять,

Могла и за штурвалом постоять,

И даже волны высотой с гору

Нисколько не пугали Ак-Дару…

— Корабль! — донесся с верхушки мачты голос впередсмотрящего. — Черная джилла слева по борту!

Маниса покрутил усы и направился к левому борту, но остальные мореходы не двинулись с места — эка невидаль: джилла. Только Тразий Пэт навострил уши и поднял голову, хотя со своего места разглядеть появившийся на горизонте корабль, конечно, не мог.

Пираткой стала бывшая пастушка,

Ее и закадычная подружка,

Пожалуй, не узнала бы, когда

На абордаж брала она суда.

Один корабль взяла, второй и вот —

Флотилию пиратскую ведет.

И в городах прибрежных детвора

Дрожала, слыша имя Ак-Дара.

Пиратский флот торговле угрожал,

Суда топил, селенья разорял,

И чтоб лихую девку обуздать,

Злодеев чтоб примерно наказать,

Эскадры три из трех приморских стран

Пустились в путь, но на море туман

Затем и шторм им нанесли урон,

Хоть вел эскадры славный Либерон.

Корабль его на риф забросил шквал,

Готовиться стал к смерти адмирал.

Эскадры разметало — не собрать,

И помощи им неоткуда ждать.

Остался путь один — идти на дно,

Однако так судьбою суждено,

Что был — вот смех! — пиратами спасен

Отважный, знатный, умный Либерон.

Приметив средь спасенных адмирала,

Его пиратка убивать не стала,

Решив сперва красавца допросить,

Помучить, а потом уж порешить.

Но чем она с ним дольше говорила,

Тем более к нему благоволила,

И в результате с ночи до утра

Беседовала с пленным Ак-Дара.

Ах, если б они только говорили!

Так нет, еще друг друга полюбили,

Забыв, что жизнь превратностей полна

И ненависть их разлучить должна.

Меж тем в злодейском флоте главари,

От зависти пуская пузыри,

Гудят, как будто злая мошкара,

Над ухом: «Предала нас Ак-Дара!»…

— Капитан, эта джилла похожа на сторожевика из Мавуно! Он сменил курс и движется за нами! — заорал впередсмотрящий.

Маниса рявкнул команду, стакселя взяли полный ветер, а кливер забился, как большая белая птица, вцепившаяся в бушприт и изо всех сил тянущая корабль вперед. Хономер посмотрел на сидящих вокруг певца гребцов. Те, похоже, твердо решили дослушать Артола до конца, и только Тразий Пэт, изменив себе, пружинисто поднялся на ноги и отправился взглянуть на джиллу, которая, если капитан «Перста Божьего» не перепутал Мванааке с Аскулом, никак не могла быть сторожевиком Кешо.

Пираты гневно начали роптать:

«Прольется кровь! Беды не миновать!

Прикончить Либерона надо нам!

Предательницу пустим по рукам!..»

От слов недолго к делу перейти.

Но худо, коль расходятся пути

Соратников. Одни кричат: «Ура!»

Другие: «Чтоб ты сдохла, Ак-Дара!»

Пока злодеи шумно препирались,

Любовники ничуть не растерялись:

Собрав друзей на лучшем из судов,

Дождались, когда ночи пал покров

На море, и ударились в бега.

С тех пор их не видали никогда.

Вот так-то и петли, и топора

С любовником избегла Ак-Дара.

Погоню собирались снарядить,

Но власть злодеи начали делить.

А тут и три эскадры налетели,

Те самые, что в шторме поредели.

Взялись они разбойников крушить

За убиенных всех в лапшу рубить.

И не было ни щели, ни норы,

Где б спрятались пираты Ак-Дары!

Злодейский флот отправлен был ко дну.

Желая отыскать еще одну,

Последнюю пиратку, якоря

Эскадры не бросали и моря

Избороздили вдоль и поперек,

Но было им, — конечно, — невдомек,

Что в пальм тени проводит вечера

С любовником пастушка Ак-Дара.

Что миром ее полнится душа,

Что в руки не берет она ножа,

А с коз снимает шкуры Либерон,

Который в нее по уши влюблен.

Их не сыскали — велика ль беда?

Злодейства позабыты навсегда,

Ведь — верите ли? — только комара

Убить способна ныне Ак-Дара!

— Маниса, это в самом деле сторожевик, и он приказывает нам сбавить ход! — крикнул впередсмотрящий, и Артол, в последний раз ударив по струнам, предложил:

— Пошли, глянем на эту джиллу. «Стражей моря» тут быть не должно, но чего в жизни не случается?

Гребцы лениво двинулись к левому борту, рассуждая о том, что неожиданности в море — штука нередкая, но за «Перстом Божьим» ни один сторожевик не угонится. Хономер сделал несколько шагов за ними, а потом, передумав, отправился звать на палубу Агеробарба. Он не любил неожиданностей, поскольку они, как правило, бывали неприятными, зато всегда был готов ко всевозможным каверзам, которые судьба вечно подстраивает последователям истинной веры, дабы сбить их с пути, указанного Близнецами.