накрепко: идущий к свободе может рассчитывать только на собственную активность в воспитании духа, даже если идёт не один! А это требует осмысленной убеждённости, решимости и чётко поставленной, целиком осознанной и предельно ясной цели! И вас ждёт такое же чёткое и ясное понимание того, что вы несёте личную ответственность за каждый свой шаг и его последствия! И пусть кто-то будет первым, а кто-то присоединится позже – но каждый взрастит искру свободы в свой собственный светоч именно в этой чаше – чаше личной ответственности! Взрастит и сохранит, чтобы открыть и передать часть этого светоча – новую искру – другим! А значит, свобода – это ответственность не только перед самим собой – перед всеми, безо всяких посредников и компромиссов! С этим же светочем в той же чаше пришёл к вам я, а потому не ждите, что потащу вас к свободе, как ишак телегу с заклинившими колёсами – даже не надейтесь! Но предлагаю идти вместе, готовый поделиться искрой и подать руку помощи каждому, кто встанет на путь истины!

Пришедший-с-небес протянул к людям раскрытые ладони – и снова вскинул руки, подобно взмахнувшей крыльями птице.

– Теперь же слушайте все! Запомните и передайте другим! Осознанная ответственность – вот что отличает человека от скота и зверья! А вы не скот, не звери – вы люди, поймите это! Ведь люди же, верно?!

Толпа безмолствовала – пристыжённая? смущённая? А может, оглушённая на время услышанным – но готовая взорваться и разорвать посмевшего тыкать её носом в собственные грехи чужака? А заодно и тех, кто пришёл вместе с ним… Вон и пастырь уже очухался, буркалы заблестели ненавистью – почуял, что весы людского доверия вот-вот качнутся не в его пользу. Прихвостни его серые тоже зашевелились… Ну что он, Лётчик, так его перетак, Пришедший, чёрт его дери, не мог подыграть немного этой мутной, поклоняющейся Господину, но по сути – лишь собственной утробе, бездушной массе? Пообещал бы эту свою свободу всем огульно – потом, – да и унёс побыстрее ноги, радуясь, что остался цел! Трудно что ли?! Для чего Максуд, бросив всё, пёр его на себе через джангала практически мёртвого, выхаживал?! Чтобы теперь – прям вот сейчас – всё закончилось?!. Ну пусть хотя бы не нагнетал! Но зачем же он… Эх-х!.. Нет, всё готов был принять Максуд – побои, мученическую смерть (так и так она пришла бы – рано или поздно)… но никак не готов он был увидеть смерть Фаниса! Не мог допустить! Однако и поделать ничего не мог…

Пришедший-с-небес устало выдохнул.

– Рабы, вы узнали, что в действительности – созданные быть свободными дети Творца. Этого слишком мало? Неужели этот подарок не более чем какой-то незначительный пустяк, безделица – для вас, проживших жизнь во лжи и неволе?! Да, это не кусок хлеба, который насытит – ненадолго, правда, – но это оружие, способное разбить оковы! А дальнейшее – всё, чего сможете достичь, вооружённые этим знанием, – дальнейшее зависит исключительно от вас самих! Так какого чуда хотите вы?!

Максуду показалось, что в глазах Фаниса блеснули слёзы – и отвернулся, сам пряча отнюдь не ко времени защипавшие веки. И заметил шевеление у края толпы: кто-то настойчиво пробирался к лестнице.

Отодвинув в сторону блюстителя, словно тот действительно был всего лишь недостойным внимания боровом, на помост шагнул здоровенный мужичище в облачении стража. Что-то знакомое уловил Максуд в повадках и фигуре…

– Эй! – запоздало окликнул стража Рост.

Но тот и ухом не повёл – подошёл и опустился перед Фанисом на колени.

– Я с тобой, Сошедший-с-Небес! – решительно заявил страж.

И Максуд наконец узнал его: Сосоний, главарь разбойников!

– Поднимись! – сказал Пришедший-с-небес. – Свободные не преклоняют колен, ибо знают, что все создания равны друг перед другом! Лишь Создатель – над всеми нами!

И – вздох освежающим бризом прошёл по толпе, изгоняя удушливую немоту:

– Чудо!

Людская масса пришла в движение, забурлила, перемешиваясь. Один за другим сквозь давку стали пробираться к амвону мужчины и женщины, нищие в грязных лохмотьях и в добротной одежде зажиточные горожане – все как один с горящими взорами.

– И я с тобой, Сошедший-с-Небес!

– И я с тобой, Сын Неба!

– И я!..

Глава 6

Вера их – нищая, такая же, как все их мысли и чувства, из которых питается призрачный пламень сей. Порождение тени, неспособная разогнать мрак обманка, ему не источить света даже на малый вдох нуждающемуся в нём, не возродить потускневшее сияние Истинного. И вот – страсти неутолимые, воспряв, заполняют тёмную пустоту и кошмарами наяву терзают несчастных: вместилище морокам – бездна, имя им – легион! Достанет ли сил у кого-то изгнать их всех хотя бы из одного?

Но даже если достанет – будет ли толк? Способны ли забывшие истинное своё назначение сосуды снова вобрать в себя и хранить – не веру, суть далёкий отблеск, а непосредственно само дыхание Творца? Или же свет Его рассеет их, как восходящее солнце рассеивает тени ночные, не отличив истончившиеся бессветные души от их мороков-мучителей? Потерянные, потерявшие свет и забывшие его – что станется с вами?.. Однако, какими бы ни были и что бы ни ожидало их, люди не заслуживают удела рабов! Рабов без воли и памяти!

Память… Тот, чья память мертва – есть мертвец, и пуста душа его – треснувший сосуд, бессмысленный в своей непригодности, ибо ничто не способно наполнить суть нагромождение обломков… Возможно ли восстановить разбитое, чтобы вновь преисполнить пустое? Возможно ли пробудить мертвеца от вечного сна его?..

***

Волны вспухают, перекатываются тяжело, морщат океанскую гладь, будто невероятных размеров существо ворочается под ней. Существо сопит и вздыхает: тёмный муторный сон не даёт покоя, не позволяет полностью погрузиться в забытьё и в то же время не отпускает, чтобы, наконец, проснуться и подняться к свету…

И небо – серое, глухое – не способно рассеять навязчивый кошмар спящего гиганта: неяркий свет, что нисходит скупым одолжением сквозь накинутую на мир пелену, не в силах проникнуть в тёмную воду глубже, чем на ладонь. Небо отражается в волнах, окрашивая серыми бликами их скользкие змеиные спины…

И парус – между волнами и небом – такой же серый, но, вопреки давящей тоске этого бесцветного мира, устремлённый куда-то, наполненный ветром до треска! Максуд обернулся: ещё два таких же паруса раздуваются за первым: мчатся, несомые ветром, не отстают…

***

Стражи, оттеснённые бывшей безропотной паствой, возжелавшей теперь следовать за Сыном Неба, будто растворились. Однако вскоре появились вновь: