Не льстя себя надеждой, я тут же направился к главному редактору – и пережил нечаянную радость! Причина сюрприза, возможно, объяснялась тем, что главный редактор не был русским. Он был грузин и, как многие люди его формата, прекрасно был знаком со всеми тонкостями, ухищрениями и хитросплетениями сталинской национальной политики; и быть может, еще и потому о нем курсировали разные сомнительные слухи. Он терпеливо выслушал все, что я рассказал ему о судьбе своего перевода и о забавных – если не сказать смехотворных – отговорках чиновников, препятствовавших изданию книги. Меня поразило, что он мгновенно оценил значение книги и важность ее издания, что на месте принял решение и дал указания секретарше снабдить меня так называемым гарантийным письмом, в котором издательство подтверждало, что издаст книгу в конце года. Таким образом, я, долгие годы работавший над переводом на авось, впервые держал в руках что-то вроде издательского договора – как минимум подлежавшего обжалованию документа, в котором подтверждались мои переводческие права. А на прощание, которое оказалось необычайно сердечным, главный редактор добавил: «Работайте, ни в чем не сомневаясь. Книга обязательно выйдет. Я вот только не уверен, удастся ли нам издать ее без купюр».

В Ленинград я уехал в приподнятом настроении, и, хотя рукопись перевода книги давно была готова, я все еще то в одном, то в другом месте отделывал, шлифовал и улучшал. И пару раз в месяц наведывался в Москву, в издательство, чтобы обсудить с Бажановой и главным редактором отдельные главы и всю книгу на предмет проблематичных мест, которые следовало убрать. Разумеется, я мог отказаться это делать, но тем самым застопорил бы уже начавшийся процесс подготовки книги к изданию. Лучше уж в таком оскопленном виде, чем вообще не увидеть готовой книги.

И действительно, вскоре наступил тот давно ожидаемый день (1987 года), когда в советских магазинах наконец-то – пусть и с сокращениями – появилась на русском языке последняя книга Стефана Цвейга. Если открыть это первое издание сегодня, то сразу можно понять, чем была омрачена моя радость по поводу выхода книги. За вступлением, написанным не мной, следовала статья Константина Федина о смерти Цвейга в бразильской эмиграции. Затем шли эссе самого Цвейга и фрагменты его работ о Данте, Диккенсе, Роллане, Достоевском, Толстом, которые однажды уже выходили в Советском Союзе – в тридцатые годы. И только после всего этого (целых сто пятьдесят страниц!) шли сами воспоминания Цвейга с характерным примечанием: «Книга печатается с сокращениями». То, что все эти сокращения в первую очередь коснулись тех мест, в которых еврейская тематика играла какую-то роль, едва ли стоит упоминать специально. Просто мне хочется сказать, что здесь речь шла о грубых вмешательствах в произведения иностранного писателя, который к тому же не имел возможности себя защитить.

С мемуарной литературой советских авторов обходились, как это показывают, например, воспоминания Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь», гораздо бесцеремоннее. В 1960 году они вышли в журнале «Новый мир» с многочисленными сокращениями, и шесть лет спустя те же сокращения мы находим в издании мемуаров отдельной книгой. Наконец журнал «Наука и жизнь» опубликовал сокращенные места. Читая эту публикацию, я понимал, почему именно эти места так долго не печатали: нежданно-негаданно читатель мог узнать о мучительных вопросах, волновавших Эренбурга сразу же после войны, в 1946 году, после возрождения в Советском Союзе государственного антисемитизма, первые признаки которого он отмечал уже в 1939 году, после заключения пакта Гитлер – Сталин.

Но вернемся еще раз к книге Стефана Цвейга «Вчерашний мир». Прошло два года с момента выхода книги с сокращениями. И вот в 1990 году мне звонят из того же издательства «Прогресс» и просят срочно подготовить к печати все вымаранные места, поскольку совсем скоро издательство намерено выпустить второе – на этот раз без купюр – издание книги. С понятным удовлетворением я принялся за работу. Гранки посылать мне никто не собирался, ссылаясь на то, что времени на правку у меня было предостаточно; но я настоял, потому что хотел еще раз все перепроверить. И вот наконец в 1991 году книга вышла впервые в полном объеме, однако снова с дополнением различными статьями Цвейга, и на этот раз (что за нежданная смелость!) – эссе Стефана Цвейга о Зигмунде Фрейде. Конечно же, я все еще надеялся, что однажды книга выйдет в России такой, какой ее написал Стефан Цвейг: без всяких добавок, без комментариев и чужих предисловий; и прошло еще десять лет, прежде чем моя надежда сбылась. В 2002 году московское издательство «Вагриус» в серии «Мой 20 век» напечатало подлинное издание цвейговского «Вчерашнего мира».

И тут мне хочется упомянуть забавную историю. Неожиданно мне позвонили из Москвы, из редакции журнала «Советская музыка». Некоторое время тому назад (любезно сообщила мне сотрудница журнала) они получили от меня материал о Стефане Цвейге. Вот его-то они и намереваются опубликовать в ближайших номерах и просят меня все подготовить к печати. Я молча положил трубку. А чуть позже – отвага, да и только! – этот материал был все-таки опубликован в вышедшем в Москве в 2003 году томе «Немецкие писатели в борьбе против фашизма». Материал был любезно предоставлен «Советской музыкой», и редакция прислала мне письмо, исполненное гордостью за столь дерзкое редакционное свершение, и – почтовым переводом – весьма скромный гонорар.

Давно уже перестал я подсчитывать годы, прошедшие с тех пор, когда я впервые открыл «Вчерашний мир» Стефана Цвейга и, испытывая удивление и восторг, решил перевести эту книгу на русский язык. И в чем я только не поднаторел за эти годы! Простодушный и бесхитростный в самом начале, я – натура далеко не бойцовская, – как Давид, восстал против казавшегося всемогущим Голиафа (против цензуры), часто попадал в ловушки, испытывал поражения, закаливаясь и становясь хитрюгой и плутом. И этим тоже я обязан моим добрым, незабвенным учителям Адмони, Эткинду и Вейцману, которые выстояли во времена чудовищные («Слава богу, пожар!») по сравнению с тем, что пришлось пережить мне.

После всего того, что я испытал с моими предшествующими переводами, и в первую очередь со «Вчерашним миром» Стефана Цвейга, я не очень-то жаждал снова пережить нечто подобное. Но с книги Цвейга началось мое непрекращающееся увлечение этим определенным видом мемуарной литературы, который сложился в двадцатом столетии, и прежде всего в немецкоязычном пространстве. Так, мое внимание привлекла совсем другая книга воспоминаний, чем «Вчерашний мир» Стефана Цвейга (но не менее важная для понимания страшного двадцатого века), – книга немецкого писателя, в отличие от Стефана Цвейга, в нашей стране почти неизвестного, – «На повороте» Клауса Манна. И хотя в русском переводе появились уже отрывки из его романа «Mephisto», но познакомились с ними считаные единицы – те, кто уже знал об одноименной венгерско-немецкой экранизации, но фильма еще не видел, поскольку в Советском Союзе его не показывали.

Книга Клауса Манна увлекла меня и пленила. Я знал о трагедии одаренного сына и племянника, вынужденного утверждать себя в тени подавляющей славы отца (Томаса) и дяди (Генриха); и в его «На повороте» я нашел так много важного и актуального. Оглядываясь назад, думаю, что это была некая внутренняя потребность, своего рода навязчивая идея, по причине которой после своего опыта с книгой Цвейга я опять принялся за весьма сомнительное, если не сказать абсолютно бесперспективное дело. А может быть, к этому принуждали сами обстоятельства, в которых я тогда жил и работал; и работа над переводом таких книг была определенной отдушиной. С другой стороны, публикация книги Клауса Манна представлялась мне весьма возможной: ведь чистым евреем – если не брать во внимание его маму – его никак не назовешь, а такие имена его самых близких родственников, как Томас и Генрих Манны, говорят сами за себя.