В ночь с 20 на 21 августа 1991 г. в подземном транспортном тоннеле на пересечении Калининского проспекта (ныне улица Новый Арбат) и Садового кольца (улица Чайковского) погибли три молодых москвича: Дмитрий Комарь, Владимир Усов и Илья Кричевский. Их смерть была следствием драматически сложившихся обстоятельств, и органы прокуратуры как Москвы, так и Российской Федерации, внимательно изучавшие ход событий в подземном тоннеле, не нашли ни в действиях военных, ни в действиях гражданских лиц состава преступления.

Еще вечером 20 августа полк Таманской дивизии в составе нескольких десятков БМП получил приказ от начальника штаба Московского военного округа организовать патрулирование на въездах с Садового кольца в центр Москвы с целью «не допустить провоза в город огнестрельного оружия, взрывчатых веществ и боеприпасов». В 23 часа 20 августа полк вышел к площади Маяковского. Отсюда батальон под командованием С. Суровкина и направился в сторону Калининского проспекта. Остальные подразделения пошли в противоположном направлении. Предстояло занять позиции на пересечениях Садового кольца с радиальными магистралями и проводить совместно с ГАИ досмотр всего идущего к центру Москвы и к Белому дому транспорта. Бронемашины двигались медленно, несколько машин заняли позиции на ближних к площади Маяковского перекрестках. Однако на въезде в тоннель у Калининского проспекта колонну БМП ждала преграда – поперек дороги были выставлены пустые троллейбусы. Бронетехника обошла их справа, игнорируя собравшуюся на всех тротуарах толпу возбужденных людей. Однако при выезде из тоннеля баррикада из пустых троллейбусов полностью преграждала путь. Прочно была заблокирована теперь и дорога назад. На появившиеся из тоннеля первые бронемашины обрушился град камней, кто-то бросил бутылку с зажигательной смесью. Но в БМП был немалый боезапас, и в случае его взрыва последствия могли быть очень тяжелыми. Суровкин доложил об обстановке командиру полка и приказал затем своим машинам прорвать баррикаду и двигаться вперед. Но несколько москвичей попытались остановить боевую колонну, спрыгнув для этого на БМП, чтобы прикрыть брезентом смотровые щели. Все это в конечном счете и привело к трагедии. Двое москвичей были задавлены, один погиб от рикошетной пули. Несколько человек из толпы были ранены. Возбуждение москвичей было понятно. Именно в эту ночь все ждали штурма Белого дома, и штаб его обороны решил защищать резиденцию российского руководства также и на «дальних» подступах. Но были понятны и действия экипажей БМП, которые выполняли приказ и были вынуждены прибегать даже к предупредительным выстрелам. В акте проведенной позднее военно-уставной экспертизы говорилось: «Офицеры и личный состав действовали в соответствии с ранее разработанными планами, приказами и распоряжениями своих командиров и старших начальников». Примерно то же говорилось и в заключении российской прокуратуры: «Когда колонна БМП, вышедшая на патрулирование, встретила на своем пути баррикады и подверглась нападению гражданских лиц, это расценивалось военнослужащими как попытка захвата боевой техники, оружия и боеприпасов. Когда же были подожжены блокированные в тоннеле боевые машины с находившимися в них боекомплектами снарядов и патронов, а жизнь военнослужащих подверглась непосредственной опасности, применение ими оружия являлось способом защиты, соответствующим характеру и степени опасности нападения». Однако и в действиях гражданских лиц Прокуратура России не нашла состава преступления: «они вышли на защиту конституционного строя, выполняя свой гражданский долг по ликвидации опасности, угрожавшей законно избранным органам власти».

Приказа на штурм Белого дома в ночь на 21 августа так и не поступило, а утром, подчиняясь совсем другому приказу, войска начали покидать улицы Москвы. Среди множества факторов, которые удержали членов ГКЧП В. Крючкова, Г. Янаева и Д. Язова от попытки провести штурм Белого дома, была, по их собственному признанию, и трагедия, о которой говорилось выше.

24 августа в Москве прошли торжественные похороны Д. Комаря, В. Усова и И. Кричевского. В траурной процессии, прошедшей по улицам Москвы, приняли участие сотни тысяч человек. На траурном митинге выступали Борис Ельцин, руководители Российской Федерации, мэрии Москвы, общественные деятели. Михаил Горбачев воздержался от непосредственного участия в этих похоронах. Но он издал указ о присвоении трем погибшим москвичам звания Героя Советского Союза. В истории этого почетного звания и в истории СССР это был последний такой указ. Позднее он был высечен золотом на могильном граните.

Борис Карлович Пуго был назначен на пост министра внутренних дел СССР в декабре 1990 г. в возрасте 53 лет. Вскоре ему было присвоено звание генерал-полковника. Михаил Горбачев не скрывал, проводя эти назначения, что для него были очень важны не только личные и деловые качества Б. Пуго, но и его латышское происхождение. Отец Б. Пуго, Карл Пуго, служил в 1918 г. в частях «красных» латышских стрелков, был подпольщиком в «белой» Латвии, в 30-е гг. работал в Москве в НКВД, в конце 40-х гг. был избран первым секретарем Рижского горкома партии. По такому же пути пошел и Борис Пуго: первый секретарь латвийского комсомола, секретарь ЦК ВЛКСМ, председатель КГБ Латвии, первый секретарь ЦК Компартии Латвии. До появления в кабинете министра внутренних дел СССР Б. Пуго в течение трех лет был Председателем Центральной контрольной комиссии КПСС. Лично я познакомился с Б.К. Пуго еще летом 1989 г., когда мне было поручено возглавить одну из следственных комиссий Съезда народных депутатов СССР по проблемам коррупции. Пуго производил впечатление человека чрезвычайно пунктуального и порядочного, но несколько нервного и крайне чуткого к умалению роли тех органов партийной власти, которые он представлял. В это время уже мало кто боялся партийных взысканий и исключений из партии, а оскорбления в адрес «партократов» звучали со страниц печати даже чаще, чем в адрес «тупых генералов».

В 1991 г. сам ход событий толкал такого человека, как Пуго, к протесту и к оппозиции в том числе и по отношению к М. Горбачеву. Это было видно и по немногим выступлениям Пуго в Верховном Совете. Преступность в стране быстро росла, но главное внимание и силы МВД расходовались на предупреждение межнациональных конфликтов, забастовок и несанкционированных демонстраций. В самом начале августа Б. Пуго ушел в отпуск и улетел в Крым в один из санаториев. Еще утром 18 августа он прогуливался по берегу Черного моря, беседуя с Евгением Примаковым, но вечером того же дня он вернулся в Москву и без колебаний вошел в состав ГКЧП, хотя и не был здесь ведущей фигурой. 19 августа мы видели и слышали Пуго на пресс-конференции ГКЧП.

Поражение ГКЧП определилось уже днем 21 августа, и Прокуратура Российской Федерации объявила, что все участники ГКЧП будут привлечены к самой строгой ответственности. Вернувшись вечером к себе домой, Б. Пуго обнаружил, что все телефоны правительственной связи у него отключены. Он поднялся с женой Валентиной Ивановной в квартиру к сыну Вадиму, семья которого жила в том же доме по улице Рылеева, но выше этажом. Вадим Пуго, инженер по специальности, работал в разведке – в Первом главном управлении КГБ. Разговор был невеселый: фактически Б. Пуго прощался с сыном и невесткой, но речь шла пока что о неизбежном аресте. Но еще раньше Валентина Ивановна спрашивала мужа, где у них дома спрятано оружие, – она ни минуты не будет жить без него. Никто не знает, о чем говорили супруги Пуго в эту ночь. Для человека с такой биографией, как у Пуго, перспектива оказаться на скамье подсудимых и в тюрьме была невыносимой. Лучше уж смерть. Утром 22 августа в 9 часов Борис Карлович позвонил в МВД своим заместителям и спросил, как идут дела. На вопрос, будет ли министр сегодня на службе, Пуго ответил вопросом: а зачем? Прощаясь, он просил передать привет своему первому заместителю генералу Борису Громову. Очень скоро по тому же городскому телефону Пуго позвонили из российских спецслужб – нельзя ли с ним встретиться? Его разыскивали генералы из окружения Ельцина: Виктор Баранников, Виктор Ерин и Виктор Иваненко. Пуго ответил: «Приезжайте ко мне».