Ничто не беспокоило его. Немцы в тот день были заняты высадкой подкреплений и поиском спасательных судов. Здесь же, в трубе, не было ни бомб, ни пулеметных очередей. Остатки оперативной группы Хука скатывались вниз на равнину по дороге, проходившей над его головой, но Фидо ничего этого не слышал. В его жалкое убежище не проникал ни малейший звук, и в этом безмолвии его терзали две насущные потребности – в пище и в приказах. Он должен иметь то и другое или погибнуть.

День тянулся нестерпимо медленно. Ближе к вечеру Фидо охватило невыносимое беспокойство; надеясь ослабить чувство голода, он закурил свою последнюю сигарету и, медленно и жадно затягиваясь, курил ее до тех пор, пока горящий окурок не стал жечь кончики пальцев. Наконец он решил сделать последнюю затяжку, но в этот момент табачный дым коснулся какого-то чувствительного нерва в диафрагме, и Фидо стал икать. В его стесненном положении спазмы были мучительными. Он попытался вытянуться во весь рост, но это не помогло, и в конце концов ему пришлось выползти на свежий воздух. Несмотря на возбуждение, он двигался медленно и сосредоточенно, как при замедленной съемке; наконец он вскарабкался вверх по откосу и уселся на дорожной насыпи. Мимо устало тащились возобновившие свой марш солдаты, одни – уткнувшись глазами под ноги, другие – вперив взгляд в горы.

Стоял тот вечерний час, когда молочный серп луны становится резко очерченным и ярким. Фидо ничего этого не замечал. Регулярно повторявшиеся приступы икоты застигали его врасплох и тут же забывались; между приступами икоты его сознание оставалось подавленным и опустошенным, взгляд – бессмысленным и затуманенным; в ушах непрерывно стоял слабый, но назойливый звон, будто стрекотали далекие кузнечики.

Наконец окружающий мир вторгся в его сознание. К нему приближалась автомашина. Она двигалась медленно и, когда Фидо встал на дороге, размахивая руками, остановилась. Это был небольшой, потрепанный спортивный автомобиль, который в свое время, несомненно, являлся гордостью какого-нибудь представителя критянской золотой молодежи. На заднем сиденье, поддерживаемый коленопреклоненным ординарцем, словно в пародии на сцену смерти в оперном театре, развалился запыленный и окровавленный офицер-новозеландец. Впереди сидел бригадир-новозеландец, а за рулем – молодой офицер, оба усталые и изможденные. Бригадир открыл глаза и пробормотал:

– Поезжай. Чего остановился?

– Мне надо добраться до штаба войск гарнизона острова, – сказал Фидо.

– Нет места. Мой начальник штаба очень плох. Я должен доставить его на перевязочный пункт.

– Я начальник штаба бригады. Оперативная группа Хука. Должен срочно доложить лично командующему войсками гарнизона.

Бригадир заморгал, скосил глаза на Фидо, собрался с мыслями.

– Группа Хука? – медленно переспросил он. – Группа Хука? Это вы выделяете арьергард?

– Да, сэр. Я уверен, командующий войсками гарнизона с нетерпением ждет моего доклада.

– Тогда другое дело, – проворчал бригадир. – Это, пожалуй, дает вам приоритет. Вылезай, Джайлз. Сожалею, но отсюда тебе придется идти пешком.

Изможденный молодой офицер ничего не сказал. Вид у него был ужасный. Он выбрался из машины, и бригадир занял его место за рулем. Прислонившись к нагревшейся за день каменной стене, молодой офицер грустно посмотрел вслед автомобилю, медленно удалявшемуся в сторону гор.

Некоторое время все молчали, исключая раненого, который бредил, бормоча что-то невнятное. Под влиянием усталости бригадир пришел в состояние, напоминавшее старческий маразм, в котором коматозные периоды чередовались с приступами острой раздражительности. В данный момент усилия, израсходованные на принятие решения, совершенно истощили его. В его мозгу продолжал функционировать лишь крохотный участок, и с его помощью он управлял рулем, тормозил, переключал скорости. Дорога была извилистой, темнота ночи сгущалась все больше и больше.

Фидо, чувствуя себя как в кровати, еще не совсем проснувшимся и не решившим вставать, вспоминал кошмарный переход предыдущей ночью, когда он измерял каждую бесконечно тянувшуюся милю волдырями на ногах, потом, голодом, жаждой и усталостью. Сейчас он преодолевал эти мили, не прилагая никаких усилий, обгоняя по пути оборванных солдат, прошедших мимо него, когда он сидел на дорожной насыпи. Ежеминутно к нему возвращалась икота.

Бригадир вдруг взорвался:

– Да заткнись же ты наконец!

– Сэр?

– Сам дьявол не справится с машиной, если не прекратятся эти идиотские звуки!

– Прошу прощения, сэр.

Другой начальник штаба продолжал твердить в бреду:

– Где донесения от частей? Почему нет донесений?

Бригадир снова умолк. Казалось, его сознание то прояснялось, то затемнялось, как проблесковый огонь маяка. По прошествии некоторого времени он неожиданно изрек:

– Ну и арьергард, нечего сказать! Нас захватили врасплох, мы даже штанов натянуть не успели. Даже не позавтракали еще, а эти мерзавцы тут как тут, накрыли нас из этих чертовых минометов. Вот Чарли и схлопотал себе осколок в бок. Где же был ваш треклятый арьергард? Что у вас там происходит?

Фидо очнулся от блаженной дремоты. Он выпалил первое, что пришло в голову:

– Неустойчивая обстановка! Обошли с флангов, просочились, – пролепетал он и икнул. – Действия патрулей… Поиски разведчиков… Прорыв превосходящими силами… Элемент внезапности… Координированный отход…

Бригадир не стал слушать.

– Э-э, – перебил он его, – короче говоря…

Две мили в царстве грез. Затем:

– А что именно вы собираетесь докладывать генералу?

– Оперсводку, – ответил Фидо односложно, – на каждый час. Распоряжения, – продолжал он, – получить распоряжения. Информацию. Намерения. Тактику! – неожиданно воскликнул он.

– Совершенно верно, – успокоился бригадир. – Совершенно верно.

Он низко склонился над рулем, вглядываясь в темноту. Теперь они преодолевали крутой подъем; дорога петляла по кромке крутого обрыва; повсюду, едва переставляя ноги, плелись группы мрачных солдат. Лишь благодаря какому-то странному стечению обстоятельств, благодаря необыкновенному везению бригадиру удавалось вести машину, не сшибая с ног спящих на ходу, усталых путников.

Фидо показалось, что все неприятности остались позади, но бригадир заговорил снова, и в его голосе зазвучала неприкрытая злоба.

– Убирайся вон, мерзавец! – хрипло приказал он.

– Сэр?

– Кто ты такой, черт возьми, что занял место Джайлза? Он один стоит шестерых таких, как ты. Слезай, мерзавец, и топай на своих двоих.

– Я, сэр?

– Ты мерзавец! Скажешь, нет?

– Нет, сэр! – От неожиданности у Фидо даже икота прекратилась.

– Да? – Бригадир, казалось, был обескуражен этим опровержением. – Я ошибся. Виноват. И все-таки катись к чертовой матери и топай пешком. Все равно ты мерзавец!