Не хочется придумывать, что доктор Дойл, узнав о гибели трех кораблей, «побледнел» или что «его сердце наполнилось горечью» – вообще не хочется беллетризировать рассказ о жизни доктора, его жизнь в этом не нуждается. Он увидел проблему и немедленно стал искать пути ее решения. Спустя всего четыре дня он выступил в печати со статьей, в которой предлагал простую меру – индивидуальные надувные круги, которые позволили бы морякам продержаться на воде хотя бы некоторое время, пока не подоспеет помощь. Зная по опыту, что генералы его опять засмеют или просто проигнорируют, он даже не стал к ним обращаться, а сразу развернул в прессе кампанию широчайшего масштаба. Он понимал: военное министерство может пренебречь голосом одного человека, но к мнению общественности – если ее удастся убедить – оно будет вынуждено прислушаться. Расчет оказался верен: все британские газеты, в особенности «Дейли мейл» и «Дейли кроникл», в течение нескольких дней писали почти исключительно о спасательных кругах. Предложение было настолько простым и понятным, что военные на сей раз отреагировали немедленно: недели не прошло, как от Адмиралтейства поступил заказ производителям резиновых изделий на изготовление 250 тысяч кругов. Газета «Хэмпшир телеграф» писала, что Адмиралтейство всецело обязано сэру Артуру Конан Дойлу и должно благодарить его. Благодарить оно, разумеется, не подумало, так что сам доктор так никогда и не был уверен, что адмиралы последовали именно его рекомендации – может, просто совпадение.

Уже в октябре всем экипажам флотилий, базирующихся в Северном море, стали выдавать спасательные круги, отгружая их прямо с заводов. В «Хэмпшир телеграф» было написано: «Круг изготовлен из резины, уложен в прочную сетку-чехол и весит вместе с ней меньше трех унций. Его можно носить в кармане, а надев, как положено, на шею, надуть за десять секунд. Он предназначен, чтобы удерживать над водой голову человека бесконечно долгое время». (Эта штуковина, как мы понимаем, впоследствии трансформировалась в спасательный жилет.) Все радовались, а доктор Дойл – нет; он понимал, что это полумера. В зимнем море, если помощь так и не придет, круги лишь продлят агонию. Нужны шлюпки; и если изготовители резиновых изделий могут сделать надувной круг, почему бы им не сделать надувную лодку? Тотчас он начал новую кампанию, за лодки, но тут он не смог пробить адмиральскую броню. Черчилль ответил ему вежливым письмом, но оснащать военные суда надувными шлюпками стали лишь во время Второй мировой. И все же благодаря спасательным кругам и тому, что на британских кораблях стали размещать некоторое количество деревянных шлюпок, много людей смогли спастись.

Чтобы завершить разговор о военных изобретениях Дойла, упомянем здесь же (хотя это относится уже к 1915 году), что он предложил меры для защиты не только моряков, но и пехотинцев. Если нельзя одеть солдата в доспехи – можно защитить хотя бы голову и сердце. Британские солдаты не носили касок, тогда как французские – носили; нужно обязательно последовать их примеру. Всем известны случаи, когда ременная пряжка или стальной портсигар спасали человеку жизнь. Почему бы не закрыть грудь тонкой и прочной стальной пластиной? Доктор сам проделал эксперимент (к счастью, не на себе и вообще не на живом человеке) и убедился, что защитная пластина вынуждает пулю отклониться. Ни в коем случае нельзя позволять, чтобы отряд пехотинцев шел на германские траншеи под пулеметным огнем, теряя по пути половину людей. Если нет защитных средств для солдат – значит, вообще нельзя отправлять пехоту в подобные наступления. Так-так, ладно, а для артиллеристов что можно сделать? А можно попробовать защищать орудийные расчеты камуфляжными сетками! Опять бесчисленные статьи в «Дейли кроникл» и в «Таймс»... Воззвания доктора успеха у военных чинов не имели. Генералы и члены кабинета министров отзывались о нем как о надоедливом профане. Каски, правда, британские солдаты стали носить. Но бронежилеты появятся еще очень не скоро.

Черчилль-то на словах был – «за». Дойл написал о нем как о человеке, «открытом для идей и симпатизировавшем тем, кто стремился к какому-то идеалу». Но и Черчилль, по мнению Дойла, не мог сладить с неповоротливой и консервативной бюрократической машиной. А может, просто понятие об идеалах у него было несколько иное. «Просто защитить» солдат ему было не слишком интересно. Вот создать такую вещь, которая сможет, защищая, нападать – совсем другое дело. Вообще-то бронированные автомобили с установленными на них пулеметами в начале войны уже применялись – их использовали для ведения разведки, охраны и доставки личного состава и грузов на поле боя, изредка даже для непосредственной поддержки пехоты в бою. Но когда боевые действия повсюду приобрели позиционный характер, эффективность бронеавтомобилей снизилась: имея низкую проходимость, они не могли разрушать инженерные заграждения и прорывать оборону. Нужна была машина посолиднее – и Черчилль посвятил всю свою энергию созданию танков. Дойл впоследствии говорил, что танки выиграли войну, и преклонялся как перед их конструкторами, так и перед энергией Черчилля. Но сам он – такой изобретательный – какой-нибудь штуки, которая могла бы разрушать и убивать, не придумал. Односторонний у него был подход. Потому, наверное, он и не стал политиком.

И все-таки, когда читаешь мемуары Дойла и некоторые из его статей военного времени, невозможно отделаться от ощущения, что война ему нравилась. Ведь воевать очень интересно! Даже в том, как он описывает различные бытовые неудобства – продовольственные карточки, затемнение окон, постоянные визиты полицейских, неразбериху и хаос, необходимость проходить разного рода регистрации, – за сетованиями немолодого разумного человека чувствуется восторг мальчишки, попавшего на самый увлекательный футбольный матч. «Худшим из лишений был недостаток сахара и чая. С помощью верного слуги Джейкмена, который не щадил своих сил, моя жена творила чудеса по части экономии продуктов. Это не спасло нас однажды от налета полиции, когда мы получили чай, посланный нам в подарок из Индии. Однако большую часть его мы уже успели раздать соседям, так что все обошлось более-менее благополучно». Дойл сам назвал войну «кульминацией своей жизни, как, должно быть, каждого мужчины и женщины»; и хотя дальше он написал о ней как о «страшной пучине», пучина эта была ему чем-то по душе.

Ему нравилось, что всё постоянно меняется, что каждый занимается каким-нибудь новым делом; нравилось ощущение всеобщего единения (отчасти ложное, но в основном все же верное), нравилось, что все кругом заняты чем-то одним и вместе, нравилась атмосфера мужского братского сообщества, нравилась бивачная жизнь, нравилось спать в палатках и есть из котла; нравилась опасность, нравились развеселые ужины для офицеров, нравился особенный военный уют. Ничего сверхординарного в этом нет. В подавляющем большинстве книг о войнах, написанных мужчинами, ощущение мальчишеского восторга присутствует. Из мемуаров Дойла: «Что касается еды, в ней всегда заключался элемент приятной неожиданности. Неизменно присутствовало ощущение приключения и любопытство: удастся ли раздобыть хоть что-нибудь? Все это разжигало аппетит». «Приключение» – вот ключевое слово. Он сам его произнес – семидесятилетний старик, у которого на фронте погибла чуть не вся семья. Нет, войны ему решительно не нравились. Но ему очень нравилось воевать.

В течение всей войны Дойл был корреспондентом «Дейли кроникл»: писал аналитические статьи, освещал отдельные военные операции – в частности, печально известную Антверпенскую операцию в октябре 1914-го, которая весьма плохо сказалась на репутации Черчилля. В конце сентября бельгийский порт Антверпен подвергся тяжелейшей осаде со стороны немцев; если бы город пал, Германия получила бы выход на Дюнкерк и Булонь. Британия «со смелостью, граничившей с безумием», по выражению Дойла, приняла решение направить две бригады морских пехотинцев на помощь бельгийцам. Безумие заключалось в том, что в составе этих двух бригад было несколько десятков ветеранов, а все остальные – гражданские лица, всего несколько дней как вставшие под ружье. Эти «странные силы», по выражению Дойла, были призваны не столько оказать реальную помощь, сколько продемонстрировать Германии свою позицию. Черчилль был инициатором этой авантюры (как ее теперь обычно называют); он отправился в Антверпен, дабы лично возглавить операцию по освобождению города. Ничего хорошего из этого не вышло. Спасателям едва удалось самим уйти, понеся значительные потери; 10 октября немецкие войска заняли Антверпен. Эта неудача – вкупе с поражением под Галлиполи – скоро станет причиной отставки Черчилля. Дойл описал Антверпенскую операцию с грустью как пример необдуманных и легкомысленных действий, приведших к напрасной гибели людей. Однако поведение самого Черчилля он назвал мужественным. Другие называли его безумным. Если бы Черчилль не приехал в Антверпен, а руководил операцией из кабинета, Дойл, при всей к нему симпатии, наверное, выразился бы так же. Но за личное мужество он прощал всем и все.