На революцию мы не замахивались, не для нашего ума такие глубины, нам бы на мелководье не утонуть и на мели от жажды не умереть. А что касается водки, так я и без нее могу обойтись. Не всю оставшуюся жизнь, но достаточно долгое время. Зарекаться нельзя. Все зависит от расклада. А карты легли так, что собрались мы в Туруханск. Без водки в дальнюю дорогу отправляться несерьезно.

Зачем в Туруханск?

И за омулем тоже, однако про омуля я вроде как достаточно рассказывал – разговор о водке.

Связчики собрались проверенные: друг мой доктор и Мишка Хамайкин. Добычу водки поручили мне. Доктор договорился в Енисейске, что за четыре пузыря нас подбросят до Туруханска на грузовом самолете. Перед дальней дорогой пить не обязательно, нежелательно даже, но с пустыми руками в гости не заявишься, эдак и друзей можно растерять. Одним, другим, туда, сюда… Короче, без десяти штук не вывернуться. Считать легко, отчитываться труднее. В городе сухой закон. И не только в городе, по всей Руси великой свирепствует. Одноклассник из Ярославля письмо прислал, у них там цыганский погром на водочной почве случился. Водкой торговать – не коней воровать. Казалось бы, и выгоднее, и безопаснее. Ан нет. Захватили в свои руки торговлю огненной водичкой и довели пьющее население до нервного срыва. Ловкие руки мозолистыми не бывают, и мозолистым это не всегда нравится. Точнее, не нравится всегда, но терпение штука опасная. Кто-то спотыкается о булыжник и вспоминает про самое надежное орудие пролетариата. В Сибири цыган не так много, но любителей поживиться на временных трудностях тоже хватает.

Обход начал с ближайших точек. В одном гастрономе тихо, в другом – пусто. Возле третьего – толпа. Торгуют из подсобки, через окошко в двери. Дверь железная, и к ней прилеплен нарост из человеческих тел. Тела эти пересчитать никакой возможности.

Потные. Слипшиеся. Кричащие.

Крайнего искать бесполезно. Выбрал место, где не очень густо, и попробовал внедриться. Углубился самое большее на метр, и выдавили. Просочиться вдоль стены тоже не получилось. Парень я вроде и тертый, и битый, случается, и находчивым бываю, но проникать в тяжелые очереди так и не научился. Для этого врожденные способности нужны, талант, можно сказать. К тому же район, в котором живу, построен на территории Николаевки. Старая бандитская слободка. В ней, как в деревне, вся шпана друг друга знает. Одиночке между ними не вклиниться. Попрыгал я возле этого осиного гнезда, подергался, повздыхал и поехал в центр города.

Очередь вдоль магазина увидел издалека. Народу не меньше, чем там, откуда сбежал, но целенаправленное движение чувствуется. Возле дверей мильтон. И сам не из плюгавеньких, и резиновая дубинка на запястье, демократизатором называется. В помещение впускает порциями по пять душ. Стою, жду. Не только стою, но и продвигаюсь. Если скорость измерять в сантиметрах, получается вполне приличная цифра. А в миллиметрах так и вообще… Больше часа отмаялся. Осталось примерно столько же или даже чуть меньше.

И вдруг ропот.

Водка кончилась.

И время к семи приближается. У них конец торговли. А у меня потерянный день и никакой надежды на день грядущий.

Иду к старому приятелю Юре Муравьеву. Зарекался вроде его блатом пользоваться, но обстоятельства и сроки беспощадней, чем зароки.

Спросил, не поможет ли.

И, не дожидаясь ответа, понял, что не поможет.

Он же всегда обещал, даже если сделать не мог. А тут сразу в отказ.

– Теперь это валюта, – говорит – а валютчики народ жестокий, старой дружбы не помнят, ни посулы, ни посуду не принимают.

Юра нервничает, не привык он к таким нечеловеческим отношениям, чихвостит новые нравы в хвост и в гриву. Позвонил для приличия двум или трем своим знакомым. Никто не обнадежил. Чтобы самому жлобом не казаться, выставил на стол початую поллитровку. Сидим разговариваем. Мамаша его с промысла пришла. Она по вечерам дачными астрами приторговывала. Тоже в расстроенных чувствах. Единственный покупатель за вечер, и тот самый тощенький букет выбрал. А живые цветы капризные – вянут, подлые, растуды их в навоз. Услышала, о чем горюем, полрюмочки приняла и говорит:

– Успевайте завтра к открытию в наш магазин, сама видела, как полную машину разгружали.

Будут продавать, чтобы план выполнить, или налево пустят, простым смертным знать не положено. Однако удостовериться надо. А вдруг?

Утром загодя подъехал к тому магазину. Очереденка невеликая, не больше двадцати человек. Почти одни старушки. Не алкашихи какие-нибудь. Аккуратные тихие бабульки. Встал за божьим одуванчиком. Чихнуть рядом страшно – осыплется. Спрашиваю, за чем очередь. Молчит. Наверно, сглазить боится.

– Тебе-то она для чего? – спрашиваю.

– Картоху копать, – отвечает. – С поля привезти, в погреб спустить, кто же без нее, проклятой, поможет.

И то верно – не помогут. Хотя, глядя на некоторых старух, без допроса и без гадалки ясно – приторговывают ведьмы. Так опять же, куда деваться, если бывший советский народ от мала до велика в бизнес ударился. У всякого Ермишки свои делишки. Тяжело в деревне без нагана, но и без валюты нелегко.

И все-таки выстоял. Добыл огненную воду в нужном количестве. Донес до дома. Распределяю, что в рюкзак, что в сумку. Туда – за проезд, сюда – за приезд. В тряпки заворачиваю, чтобы не разбилась. И, представляете, так захотелось выпить. Прямо невмоготу. Когда без приключений можно было купить, смотрел на нее не то чтобы с презрением, но довольно-таки равнодушно. А тут все мысли заслонила. Хочется. Упаковал, спрятал с глаз долой. И все равно хочется.

По дороге в Енисейск доктор обрадовал, что к нашему приезду банька дозревает. Помыться перед дорогой дело полезное, но я этот подарок воспринял как намек, что с легким паром и принять не грех. К тому же и Суворов говорил, что после бани штаны продай, но выпей. Великого полководца ослушаться нельзя. Приказы не обсуждаются.

После бани рука сама лезет в рюкзак и, не блуждая, находит горлышко. Связчики не против. Тоже истомились. Закуски полон стол, а бутылка уже пустая. Переглянулись и закивали в знак согласия. Но только одну и больше ни-ни. Да и хватило бы, если бы не заявился мужик, который с летчиками договаривался. А как ему не нальешь? Человек не только хороший, но и полезный. Без него бы не полетели. Достал третью. Потом тот, который устраивал на самолет, позвонил летчикам, удостовериться, что уговор остается в силе, и уточнить время вылета. После звонка парень из экипажа пришел. Я в их шевронах не разбираюсь, но не первый пилот, это точно, и не второй, зато с товарищем.

Дальше рассказывать?

Правильно говорите. Нет смысла. Да и возможности – что-то с памятью моей стало, как в той песенке.

Короче, утром выяснилось, что из обещанных четырех уцелело только две. Перед экипажем стыдно. Но дуракам и пьяницам везет. Попались понятливые парни. Простили.

Прилетели в Туруханск. Полуживые. Опозоренные. Головы тяжелее рюкзаков. Глянул на друзей – и сразу же захотелось зажмуриться. Ну ладно доктор, он человек интеллигентный, неопытный, а Михайло с детства тренируется, но и на него смотреть жалко. Они на меня тоже избегают смотреть. Кое-как доплелись до нашего друга Сереги. И опять незадача. Улетел на задание и будет только через день. Альбина, жена его, потчует нас малосольной таймешатиной, чаек душистый в красивые чашки наливает. А нам не до того. Несчастные организмы и глупые головы нехорошего лекарства требуют, того, которым вчера отравились. Посидели за столом, чтобы гостеприимную хозяйку не обидеть, поклевали на сколько сил хватило и двинулись искать Серегиного брата Васю. Бредем, по дороге ни одного магазина не пропускаем. Сухо, как в Сахаре. Ни забегаловки, ни ресторана. И это называется северный город. Разве можно так издеваться на людьми, которым приходится работать на пятидесятиградусном морозе? Даже в самые советские времена в каком-нибудь захудалом Ленске продавали с утра до ночи. Не говоря уже про Норильск. Там в столовке «Полевой стан», перекрещенной народом в «Половой стон», спиртом на разлив торговали. На кассе специальный графин с водой стоял, чтобы желающие разбавить смогли. А тут умираешь и деньги есть, а заботы о человеке нет.