— Понимаю, но я просто…

— Том, Кэролайн мне как сестра. Фактически она и есть вся моя семья.

— Мне очень жаль, — после раздумья ответил он, — но такое решение мы можем принять только все вместе.

— У Майкла столько всяких возможностей… А что касается Кэролайн, я не могу выразить, как…

— Джейни, пожалуйста, я хотел бы сказать «да», но не могу. Сначала я должен поговорить с остальными. И сделаю это сегодня же вечером, как только вернусь. — Том обнял ее и прижал к себе. — Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

— Будь осторожна.

— Обещаю.

В обшитом деревянными панелями лифте воздух был плотный и жаркий. Туда набилось множество встревоженных людей, и хотя с некоторыми Джейни была знакома, никто не поздоровался с ней. «Каждый за себя», вот что было написано на всех лицах, отчетливо и жестко.

Когда Джейни вышла на этаже, где прежде работала, в атмосфере ощущалась паника, словно в грозовую непогоду, которая в любой момент может со всей своей разрушительной силой обрушиться на беззащитных людей — и никто даже примерно не представляет, как можно от нее защититься. Честер Малин сидел за письменным столом, выглядя даже более измотанным, чем Джейни ожидала, и занимался упаковкой личных вещей.

Она опустилась в кресло напротив него.

— Что ты здесь делаешь? Я думал, ты…

— Сбежала? Испугалась? — Она горько усмехнулась. — Испугалась, да, но не тебя. И не тех, кто наверху. Они ничего не могут сделать мне — помимо того, что уже сделали.

Он нервно оглянулся, как будто кто-то мог подслушать их.

— Джейни, исчезни отсюда. Ты что, не видишь, что происходит? Нам нужно перевезти пациентов, опечатать палаты, ну и всякое такое дерьмо… Тебе лучше не мешаться сейчас под ногами — если только ты не располагаешь лекарством от чумы.

Он начал засовывать в стоящую перед ним коробку фотографию в рамке, но Джейни протянула через стол руку и взяла ее.

— По-моему, ты мало похож на отца, — заметила она, рассматривая фотографию. Убедившись, что это тот самый ортопед, которого она искала, Джейни вернула фотографию Честеру. — Мне известно о том, что произошло.

Он вперил в нее удивленный и испуганный взгляд, однако его самонадеянность быстро вернулась.

— Снова все идет прахом, и сейчас всем в высшей степени наплевать на мелкую генетическую аварию, имевшую место несколько лет назад. В особенности поскольку эта авария произошла даже не с людьми. Большая беда все покроет.

— А что будет, когда беда закончится, Чет? У меня есть копии всех доказательств, и еще несколько экземпляров я спрятала в разных потайных местах. Поэтому, случись что-то со мной, в смысле, что-то еще, кроме того, что уже…

Он снова оглянулся по сторонам, на лбу его выступили крупные капли пота. Он вытер их закатанным рукавом, украсив лицо новым мазком грязи. И потом признания хлынули из него, точно поток, который он не в силах остановить.

— Это было задумано как небольшой пожар, просто чтобы попугать тебя, вовсе не как огненный ад… но парень немного свихнулся со всеми этими делами, включая историю с яйцами. Джейни, поверь, бога ради, это был просто несчастный случай. И мы пытались исправить его последствия, пытались очистить гены, делали то, что, как нам казалось, может сработать. Лямблии были всего лишь способом напугать людей, заставить их сотрудничать с нами, чтобы мы могли ввести свое… лекарство всем. Мы думали, что оно сработало, поскольку до самого последнего времени не было никаких проявлений обратного. Но мы старались, мы правда… Послушай, Джейни, эта история убила отца… стресс от мысли о том, что он якобы в ответе за случившееся.

— Он и был в ответе, Чет. И знаешь что? Проблему создала вовсе не первоначальная авария, а вы со своим «лекарством»…

— Пожалуйста! Птица сбежала. Драгоценная птица с запатентованным геном, которую караулили как не знаю что.

— Однако птицы остаются птицами, верно? И имеют скверную привычку летать. — Джейни прищурилась, возмущенно глядя на него. — И теперь часть этого патента принадлежит тебе.

— Да, но…

— Поэтому, когда ситуация нормализуется, ты снова начнешь делать на нем деньги.

— Ну да. Но одно к другому не имеет никакого отношения.

— Кто-то, у кого не было неприятностей со сбежавшей птицей, может опередить тебя.

Он начал что-то говорить, но потом замолчал, тяжело вздохнул и принялся разглядывать свои ногти.

— Знаешь, мы между собой называли тебя Человеком-Обезьяной, но мне кажется, тебе больше подойдет Человек-Курица.

Он поднял взгляд.

— Человеком-Обезьяной?

— Пожалуйста, не делай вид, будто ты не знал.

— Я не знал.

И по какой-то причине Джейни поверила ему.

— Тогда ты еще тупее, чем я думала. Надеюсь, однако, что у тебя хватит ума последовать моим советам.

Она рассказала ему о замещающем гене, об исправлении того, первого «исправления» и о разосланных по всем больницам пузырьках с сывороткой.

— Это сохранит их от дальнейшего раздробления костей, но не поможет исправить то, что уже сломано. Поэтому, когда ты будешь переправлять своих пациентов в запечатанные биобезопасные палаты, исходи из того, что этих пациентов у тебя будет больше, чем ты планировал.

— Не могу.

— У тебя есть помещение, у тебя есть деньги. Сделай это. Сегодня же. Потому что, если ты этого не сделаешь, клянусь, я восстану из пепла того, что надвигается, и так врежу тебе по заднице, что ты долетишь до Гонконга.

— Джейни, те, что наверху, никогда не позволят мне этого…

— Сунь им под нос мои документы, Чет. Тут имеется также полицейский отчет о погибшем баскетбольном тренере. Проявив совсем немного упорства, я смогла установить связь. Доказательства исчерпывающие. Спорю, те, что «наверху», захотят узнать обо всем этом.

Он в ужасе уставился на нее.

— Клянусь, я к этому не имею никакого отношения.

— Однако начало всему положил твой отец. Один знакомый случайно увидел список у меня в компьютере и вспомнил имя. Ты можешь уничтожить все доказательства, какие пожелаешь, можешь подчистить память компьютеров, но не человеческую память.

Это была самая холодная зима на памяти Алехандро, с тех пор как он более десяти лет назад впервые пересек Английский канал.[33]И хотя Франция славилась суровыми зимами, они в основном были мягче той единственной зимы, которую Алехандро пережил в Англии, когда казалось, что птицы и цветы больше никогда не вернутся. Однако тогда его согревала любовь женщины, а сейчас ему приходилось, часто тщетно, согревать любовью свою дочь. Иногда, правда, он достигал успеха, но лишь тогда, когда она сама шла ему навстречу.