[…]

Автор этой статьи, агроном и заслуженный деятель по сельскому хозяйству Николай Петрович Шишков, находился в родстве и дружеских связях с семейством кн. Кутузова: отец Н. П. Шишкова, Петр Герасимович, и супруга светлейшего кн. Екатерина Ильинична (урожд. Бибикова) были между собой двоюродные. Кроме того, сближению содействовало соседство поместий.

Будучи офицером Малороссийского Кирасирского полка и состоя адъютантом при генерале Дуке, молодой Н. П. Шишков до самой сдачи Москвы участвовал в боях 1812 г., лично еще неизвестный кн. Кутузову. Затем, последние четыре месяца 1812 года, он пролежал больной, приговариваемый к смерти докторами, в полковых фурах и лазаретах армии, и уже только в первых числах января 1813 года снова мог явиться на службу и прибыл в Калиш, в главную квартиру кн. Кутузова, с письмом от его дочери.

Светлейший занимал самое скромное помещение. Утром Н. П. Шишков был впущен к нему в небольшую комнату и застал его сидящим за столом с бумагами. Кутузов, несмотря на свою тучность, тяжеловесность и жестокие раны, был еще довольно бодр. Прочитав письмо дочери, он стал расспрашивать о ее жизни и своих внуках и спросил между прочим, о каком памятнике пишет ему Прасковья Михайловна.

Дело в том, что дочь и зять извещали его о своем намерении сохранить навсегда то помещение в доставшейся им подмосковной, Подольского уезда, где он провел трое суток по сдаче Москвы. Затем молодой человек стал откланиваться, как вошел любимец Кутузова гр. П. П. Коновницын, тотчас узнавший Н. П. Шишкова. «Вот, братец, дочь просит, чтобы его оставить при главной квартире; да как же сделать? Ты знаешь, какое у нас дело!»

Кутузов держался правила не покровительствовать по службе своим приближенным и родственникам: ни князь Кудашев, его зять, ни П. С. Кайсаров, довереннейшее его лицо, при нем не получали особенных отличий. Однако добрый отзыв Коновницына подействовал, и Шишкову велено состоять при главной квартире.

Вскоре прибыл выпущенный из корпуса в артиллерию Бакунин, внук уважаемого светлейшим Ивана Логиновича Кутузова, женатого на Авдотье Ильиничне Бибиковой. Когда молодой офицер явился к светлейшему, тот спросил его, что он хочет, и, получив в ответ, что хочет быть в гвардии – князь Кутузов, погладив его по голове и потрепав по щеке, сказал: «Молодой человек желает хорошего», а обратившись к нему: «Послужи, отличись и будешь в гвардии!»

Тут, в утренних дежурствах, молодого офицера поражало то, что в комнату светлейшего имели вход без доклада и гр. Коновницын, и И. Н. Скобелев, и даже Михайловский-Даниловский, между тем как кн. П. М. Волконский, начальник штаба армии, целые часы прохаживался в зале, прежде чем его позовут с бумагами.

В Калише Н. П. Шишкову отвели квартиру на городской площади, где производился развод, так что он мог быть свидетелем необыкновенного внимания, которое император Александр Павлович открыто показывал спасителю Отечества. Это были предсмертные дни Кутузова.

Отечественная война 1812 года есть уже принадлежность истории, и многое, чего не видим мы в описаниях этой войны, откроется потомством, хранящим драгоценные материалы современников и участников этой славной для Отечества войны. Многое прояснится, отстранятся бывшие интриги, и вполне оценятся заслуги лиц, действовавших в то время.

Быв участником великой войны 1812 г. и последующих годов, находясь некоторое время при главной квартире армии и имев случай видеть в оригинале, а позднее списать некоторые письма покойного фельдмаршала князя Кутузова-Смоленского к его дочери Прасковье Михайловне Толстой[158] и слышать от нее некоторые подробности, был я крайне удивлен статьей английского агента, находившегося при нашей армии, сэра Роберта Вильсона, напечатанной в Revue de Mondes [Обзор мира]. Он говорит:

«12 декабря (1812 г.) в Вильне после обыкновенного приветствия и поздравления Государя императора Александра Павловича с днем его рождения Государь сказал ему: “Теперь Вы получите мою полную исповедь; я знаю, что фельдмаршал (Кутузов) ничего не сделал того, что бы был должен сделать, ничего не предпринимал против неприятеля, что был обязан; он никогда не побеждал иначе, как силою; он нам сыграл тысячи штучек по-турецки.

Однако же дворянство московское его поддерживает и настойчиво олицетворяет в нем отечественную славу этой кампании. Через полчаса я намерен украсить этого человека орденом Св. Георгия 1-го класса, и тем, признаюсь, отступить от всех правил учреждения этого славного ордена, ибо таковое великое отличие до сего времени не было мною унижено. Я Вас не буду просить быть свидетелем этого; я был бы при Вас некоторым образом затруднен; со всем тем я уступаю только необходимости. Отныне я не оставлю своей армии”».

В заключение император будто бы сказал: «Он старец; я буду Вас просить не отказывать ему в вежливости, требующейся в обществе, и не отклонять открыто предупреждения, которые бы он Вам сделал. Я желаю, чтобы с сего же дня всякое недоброжелательство было уничтожено между вами. Мы начинаем новую эру, надобно освятить ее живой признательностью Высшей власти и чувством прощения всем».

Вот, что пишет Вильсон. Спрашиваю, нужно ли принимать слова англичанина за подлинные слова императора Александра и на них утвердить мнение о трудах и действиях фельдмаршала князя Кутузова в Отечественную войну 1812 года?

Известно, что покойный государь Александр Павлович не благоволил в Кутузову с самого проигранного Аустерлицкого сражения, на которое Кутузов не соглашался и был только исполнителем диспозиции австрийского генерал-квартирмейстера Вейнротера[159]: вина других была приписана ему.

Известно, что, несмотря на неоднократные победы Кутузова над турками, Государь 31 июля 1812 года поручил ему только все войска, находившиеся в С.-Петербурге, Кронштадте и Финляндии, не исключая и морских. Наконец 12 августа, после выбора уже князя Кутузова в начальники С.-Петербургского ополчения, назначен он главнокомандующим всеми армиями[160]. При этом припоминаю я еще рассказ драгунского офицера, доставившего письмо светлейшего князя Кутузова из Вильны от 15 декабря к его дочери П. М. Толстой.