— Умоляю вас о прощении, — повторил Гаральд, — и милосердии… И прошу — отпустите мне грех…

— Ты чего? — наконец смог вымолвить Буян, порываясь поднять рыцаря с колен. — Толком объясни, что тебе от меня надо, без всего этого!

Поскольку его просил об этом сам Буян, Гаральд повиновался, но глаз не поднимал.

— Святой отец, — сказал он, — исповедуй меня.

— Слушай, ты, случаем, не пьян? Что ты от меня хочешь? Толком говори!

Гаральд весь покрылся красными пятнами, как какой-то мальчишка, но, запинаясь и пряча глаза, все же объяснил, что означает исповедь и тайна исповеди.. Поняв наконец, что от него требуется, Буян не смог удержаться от смеха.

— Нет, с тобой не соскучишься! — еле выговорил он, вытирая слезы ладонью. — То ты одно выкинешь, то другое… Ну скажи на милость, почему это я должен принимать твою исповедь?

Рыцарь был сбит с толку.

— Как — почему? — искренне удивился он. — Если я правильно понял, вы — священник… э-э… жрец вашей славянской религии, и я прибегаю к вашей помощи, как к духовному лицу!

Чтобы не ляпнуть чего-нибудь резкого, Буян закусил до боли губу.

— Я — волхв, — поправил он, — почти волхв, а волхвы…— Он поглядел на поникшее лицо Гаральда и сжалился, — волхвы еще ни разу не принимали исповеди — моя религия запрещает раскрывать тайны души.

— Но я прошу только выслушать меня!

— И потом, ты ведь христианин, а я — языческий… жрец, по твоим же словам, я — враг рода человеческого, — осторожно добавил гусляр.

— Но я об этом и хотел поговорить с вами! — пылко воскликнул Гаральд, опять припадая на колено. — Вы должны меня выслушать и понять, что я не могу больше молчать!.. Я прошу у вас всех прощения — и у вас, и у князя, и у этого юноши Мечислава. Простите меня — я ошибался в вас, славянах. Я думал, что вы — язычники, суть слуги сатаны и подлежите уничтожению. И я даже хотел убить вас неоднократно, но ваши и мой боги объединились и отвели мою руку, дабы она не совершила святотатства. На вас благословение Божие, и я сам был этому свидетелем, а посему не могу молчать — отпустите мне мой грех!

— Но я не держу на тебя зла! — попробовал возразить Буян.

— У нас в Англии еще осталось много мест, где люди поклоняются идолам и кладут им требы, — продолжал Гаральд. — Раньше я считал за честь разрушить чье-то капище, но теперь мне стыдно за это — я ничего не знал об этих людях, как я мог судить верно тех, кого не знал! И вас троих — тоже… Вы помните наши споры о Боге и дьяволе? Я думал, что Бог лишь с нами, христианами, а теперь понял, что Он — с теми, кто стоит за правое дело, и не важно при этом, кто этот человек — мусульманин, христианин или язычник. Я клянусь, что теперь буду иным и детей своих воспитаю в почитании и уважении к чужим святыням… Простите меня, если сможете!

Он смотрел в землю и не видел, что Буян снисходительно улыбается.

— Ты просишь у меня прощения за то, чего не совершал, — сказал он, — как я могу простить грех, которого не было?

— Но я согрешил против вас в мыслях, а тот, чьи мысли черны, не может быть верным товарищем, иначе однажды он предаст друга! Вот князь — он сразу распознал черноту в моей душе, сказав, что по голосу я представлялся ему иным. Но я изменился, клянусь!

Буян сжал плечи готового разрыдаться Гаральда.

— Верю я тебе, верю, — твердо сказал он. — И чтобы и ты поверил, что ты чист перед нами…

Оставив рыцаря под стеной гадать, простил ли его язычник или нет, он бросился к своему коню и вскоре вернулся с каким-то мешком. На миг прижав его к себе, будто прощаясь, он затем решительно вручил его Гаральду.

— Вот, держи. Это тебе. Отвези в Англию!

Рыцарь принял мешок. Внутри перекатывалось что-то очень знакомое, но он боялся поверить.

— Что это? — спросил он.

— Святой Грааль, — сказал Буян. — Твои соплеменники искали его в разных странах — отвези им это.

Рыцарь чуть не выронил мешок. Он сделал попытку вернуть его гусляру, но тот решительно спрятал руки за спину.

— Бери, — строго приказал Буян, — тебе нужнее. Нам, славянам, он до поры ни к чему. А когда срок сей придет, про то лишь Чара сия да Тот, кто сотворил ее, ведают.

Гаральд развязал мешок, заглянул в него, не смея прикоснуться к святыне, и благоговейно погладил Чару сквозь ткань.

— Ты отдаешь мне бесценный дар, — прошептал он, — я недостоин этого… Мы все недостойны этого.. Я сберегу ее до срока, — вдруг решился он, — именем своим клянусь — и я, и мои потомки будем беречь Грааль до тех пор, пока вам, славянам, не настанет срок. И тогда мы вернем его вам! Клянусь!

Рыцарь истово перекрестился. На сей раз Буян посмотрел на него без улыбки.

— Боги да услышат слова твои, рыцарь Грааля, — сказал он.

…Месяц спустя трое всадников спустились с холма и окинули взглядом раскинувшуюся во все стороны степь. Стоял ясный жаркий день первой половины лета. Где-то чуть севернее этих мест в такие дни готовятся к ранней жатве, а ночами жгут купальные огни. Сухой ветер, стремительностью и яростью напоминавший аргамака, летел на север, в леса, которые не были видны в мареве. Он ерошил волосы всадников, крыльями вздымал плащи за их спинами, трепал хвосты и долгие гривы коней. Трава ложилась под его порывами, словно приглашая коней поскорее смять ее копытом. Жара еще не успела высушить ее до конца, и лишь кое-где в зеленом степном ковре попадались желтоватые проплешины.

Властимир спешился, прошел несколько шагов и опустился на колени. До просторов Резани отсюда было еще далеко, но все же эта степь была ему близка и знакома. Он был дома. Наклонившись, князь поцеловал землю.

Чуть помедлив, Буян и Мечислав последовали его примеру.

— Вернулись, — дрогнувшим голосом промолвил Мечислав.

— Вернулись дело делать да долги раздавать, — тихо добавил Буян.

Властимир услыхал их разговор и обернулся, смерив спутников строгим взором.

— Долгов накопилось много, — сказал он, — но за все будет заплачено. Ничего не упустим!

Он первым встал, подозвал Облака и вскочил в седло. Ему не терпелось ринуться в драку.

Нетерпение его было столь велико, что он всю дорогу горячил коня, то и дело поднимая его над землей. Будь Облак чуть помоложе и повыносливее, он бы так и летел до Резани, не останавливаясь и на ночь. Раны на глазах не болели уж давно, но ныло сердце о родной земле.

Да еще Буян и Мечислав. Словно нарочно испытывая терпение и волю князя, они не слишком спешили. Гусляр то и дело сворачивал чуть восточнее, заставляя и остальных следовать за собой. Трое славян все ближе и ближе подходили к берегам Итиля.

Жеребцы ходко рысили по высокой траве. Летний зной уже убивал ее — редкий стебелек не пожелтел и не высох на корню. Стояла такая духота, что воздух дрожал в знойном мареве.