Признаюсь, секрет ее популярности оставался для меня загадкой. Возможно, народная любовь объяснялась отчасти ее репертуаром, подчеркнуто автобиографическим. В своих песнях Кривоносова представала женщиной, которую то и дело бросают неблагодарные мужчины, но при этом дива продолжает жить так, как ей нравится, ни о чем не жалея.

Наверное, в этом смысле она олицетворяла собой идеал современной русской женщины, жаждущей, вопреки всем жизненным невзгодам, оставаться свободной от всяких обязательств. То есть толстеть, напиваться, сквернословить, спать с кем попало и дебоширить. При этом еще получать много денег и быть любимой толпой.

Кривоносова выкатилась на сцену в очень короткой бесформенной черной тунике, открывавшей ее неохватные бедра, с артистически растрепанной копной рыжих волос.

— Я приветствую вас! — закричала она хрипло, вздымая руки.

Зал взревел в экстазе. Несколько минут она не могла начать. Потом шум стих, и она запела. Каждый ее номер сопровождался шквалом аплодисментов. Видя народный восторг, она все больше расходилась, сбегала со сцены в партер и, носясь по рядам опухшей фурией, пристраивалась на колени к мужчинам, ухитряясь при этом открывать рот в такт фонограмме. Когда она с размаху плюхнулась к Ивану Вихрову, он обхватил ее двумя руками за грудь и зад и прижал к себе.

Она заглянула ему в лицо и оторопела.

— Ванька, ты, что ли? — поразилась она, забывая, что в эту минуту ее голос лился из микрофона, признаваясь кому-то в безответной любви.

— Привет с Балтфлота! — радостно прокричал Вихров и так лихо ущипнул ее за зад, что она взвыла и опрометью кинулась на сцену.

— Ты ее знаешь? — завистливо спросил Виктор.

— А то! — хохотнул Вихров. — Попили мы с ней как-то в Ницце! Было дело. В конце аж полицию к нам приставили, чтобы мы народ не баламутили.

Последние две песни Кривоносова исполняла дуэтом вместе с Пажовым, который успел сменить костюм. Расположившись в разных сторонах сцены, они нежно смотрели друг на друга и томно изгибались, изображая сжигавшую их страсть. Публика аплодировала им стоя. В конце их засыпали цветами, значительная часть которых была, разумеется, закуплена нами, за исключением нескольких увядших веников.

Когда отзвучали последние аплодисменты и артисты скрылись за кулисами, чиновничьи и коммерческие массы повалили в гардероб давиться в очереди за пальто. А горстка избранных направилась в другое крыло здания, на фуршет, который Бонн пышно именовал банкетом.

Фуршет был накрыт в просторной длинной комнате с паркетным полом. Вдоль короткой стены располагался небольшой стол для губернатора и хозяев праздника. Перпендикулярно к нему уходили два ряда столов для прочих гостей. Между рядами была предусмотрительно оставлена свободная площадка для танцев.

Приглашенных было пятьдесят человек. Диане с компанией я отдал билеты, предназначавшиеся для Кулакова и Сырцова с женами. Но, конечно же, народу набилось гораздо больше. Пребывание на таких фуршетах было знаком особого отличия, и некоторым из тех, кто жаждал оказаться в непосредственной близости от губернаторского тела, все-таки удалось просочиться сквозь бдительную охрану.

Первыми, кстати, сюда ворвались танцоры кордебалета, привезенные звездной парой. Прямо в эстрадных нарядах, не переодевшись, они, расталкивая неспешных чиновников, жадно накинулись на еду. Губернаторское семейство, в сопровождении Храповицкого, партнеров и Вихрова, заняло свое место за первым столом, неподалеку от оркестра, который тут же принялся наигрывать плавные мелодии.

— Хороший праздник ты устроил, Володя, — снисходительно похвалил губернатор, поднимая бокал с шампанским.

— Да это, собственно, не я, а Андрей, — с притворной скромностью отозвался Храповицкий, Кивая в мою сторону.

— Деньги-то твои, — возразил Лисецкий. — А уж кто там организацией занимается, это вопрос пятнадцатый.

Его неприязнь ко мне не позволяла ему признать моей заслуги даже в малом. Про Лихачева, кстати, по молчаливому согласию никто уже не вспоминал.

— А ты других красавиц не мог найти? — вдруг накинулась на меня Елена. — Молодые девчонки, а жопы у всех отвислые. Смотреть противно. Хоть бы в спортивные залы ходили!

— Я только одну интересную женщину знаю, — мечтательно отозвался я, закатывая глаза. — Очень красивую. Но вот насчет филейных частей, правда, опасаюсь. Не доводилось пока видеть.

— Ты про меня, что ли? — ахнула Елена, потрясенная моей наглостью. И не выдержав, самодовольно прыснула: — Ну, в этом плане можешь не беспокоиться! Все как надо!

— Эй, эй! — сердито прикрикнул на меня губернатор. — Ты что себе позволяешь? Ты с моей женой, между прочим, разговариваешь!

— Ой, извините, Егор Яковлевич, — проговорил я, принимая испуганный вид. — Я как-то не заметил, что вы здесь.

Он не нашелся что ответить и только презрительно фыркнул. Елена опять засмеялась. Между тем, появилась сияющая Маша в короне, которую ей каким-то образом удалось пристроить на голове. С двух сторон от нее плелись вице-миссы. Победу Мышонка они считали украденной у них и криво улыбались. Все трое тут же принялись позировать перед камерам и избрав в качестве подходящего фона наш стол, причем Мышонок активно стреляла глазами в сторону Лисецкого.

Ко мне подскочил неопрятный толстый москвич, заросший густой щетиной — администратор продюсерской компании, которая отвечала за гастроли Кривоносовой и Пажова. Звали его Костя.

— Старик, ты тут пьянкой командуешь? — фамильярно обратился он ко мне.

От него несло перегаром и на редкость неприятным лежалым запахом, словно, экономя на командировочных, он спал не в отеле, а где-нибудь на лестнице, в подъезде. Я кивнул, подавляя отвращение.

— Тут такое дело, — деловой скороговоркой продолжал он. — Кривоносова просила как бы извиниться. Ты понял, да? Она с дороги устала, все такое. Она как бы не сможет сюда явиться. В этом смысле.

Как безнадежного провинциала меня столичный жаргон завораживает отсутствием в нем связи между словами и вот этим «как бы».

— В каком смысле? — вежливо уточнил я, отступая на шаг, чтобы избежать его ароматов.

— Ну, она сказала, чтобы ей в номер принесли что-нибудь пожевать. Не возражаешь? Мы тут как бы прихватим ей чего-нибудь.

И не дожидаясь моего ответа, он сделал знак своему помощнику. Вдвоем они направились к столам и, не смущаясь присутствием гостей, принялись сметать с них дорогой коньяк, складывая его в заранее припасенную вместительную коробку. Упаковав с дюжину бутылок, они перешли на вино.

— А она не умрет с похмелья? — поинтересовался я, подходя.

— Старик, — усмехнулся Костя, — ты ее не знаешь! Пьет как лошадь. Трезвая на сцену не выходит. Ты же сам видел. Еле на ногах стояла.

Я не успел выразить своего удивления привычками звезды. Потому что в эту минуту сама звезда в той же игривой тунике, поверх которой, правда, уже была небрежно накинута длинная шуба, появилась в зале. Все сразу заволновались и повернулись к ней. Те, кто стоял сзади, вытянули шеи.