Сегодня утром, после того как Уильям Уоллес грубо отверг предложение начать переговоры, авангард английской армии под командованием Хью де Крессингэма выступил из замка. Казначея сопровождали несколько сотен рыцарей, крупный контингент валлийских лучников, призванных на службу из Гвента, и многочисленные отряды английской пехоты, усиленной ирландскими войсками. Ширина моста позволяла ехать по нему только двум всадникам в ряд, поэтому остальная часть английской армии под началом Джона де Варенна осталась на месте, ожидая, пока авангард переправится на другую сторону.

Уоллес и Морей с вершины скалы, у подножия которой располагалось аббатство Эбби-Крейг, смотрели, как англичане на целую милю растянулись по дамбе длинной, сверкающей лентой, вышагивая под грозный рокот барабанов. Под скалой притаилась в ожидании жалкая группа всадников, составлявшая всю кавалерию скоттов. Все они были на легконогих лошадках, которые никак не могли соперничать в бою с тяжеловесными и мощными жеребцами англичан. Но недостача тяжелой кавалерии с лихвой перекрывалась превосходством в пеших воинах, тысячи которых выстроились в боевые порядки на склонах холмистой гряды Очил-Хиллз, вооруженные, главным образом, пиками и копьями. Но англичане не дрогнули перед лицом численного превосходства противника, продолжая уверенно продвигаться по вымощенной камнем дамбе, направляясь прямо на ожидающих скоттов. Крессингэм ехал в окружении своих рыцарей, похожий на огромную, жирную личинку в начищенном до блеска хауберке, шелковой накидке и мантии. Конь его покачивался под тяжестью раскормленной туши.

Когда примерно семь тысяч англичан переправились на эту сторону и их передние ряды оказались неподалеку от его кавалерии, Уоллес подал сигнал. Проревел рог, эхо которого докатилось до его войск внизу, заставив англичан задрать головы, и молодой разбойник пришпорил своего коня и устремился по крутой тропе с вершины Крейга вниз. Встретившись у подножия со своими людьми, они с Мореем повели небольшой конный отряд по дамбе, на всем скаку сближаясь с англичанами. В то же самое время пешие шотландские солдаты устремились на врага с нижних склонов. Они надвигались с громоподобным ревом, который прокатился по долине, сотрясая ее склоны и напугав лошадей англичан. Крессингэм приказал своим рыцарям развернуться навстречу приближающейся шотландской кавалерии, а лучники получили команду обстреливать пеших скоттов, надвигавшихся на них со склонов холмов.

Сотни шотландских пехотинцев полегли, скошенные стрелами из луков и арбалетов, которые сбивали их с ног и отшвыривали на идущих сзади товарищей. Но остальные продолжали наступление, перепрыгивая через упавших соотечественников. Основная часть этого войска отклонилась к въезду на мост, захлопнув, таким образом, устроенную Уоллесом ловушку и разрезав английскую армию на две части. К тому времени, когда Варенн и его люди, оставшиеся на другой стороне, поняли, что происходит, было уже слишком поздно. На предмостных укреплениях скотты прорвали оборону дезорганизованных английских пехотинцев, у которых попросту не хватило времени развернуться в боевые порядки и организовать сопротивление. Стремительным броском они захватили мост и перегородили его сплошной стеной из копий, через которую не смогли прорваться конные рыцари, когда Варенн послал их в атаку. Если бы валлийские лучники не двигались в авангарде, скоттам едва ли улыбнулась бы удача, но, как бы там ни было, теперь Варенн и остатки английской армии могли лишь беспомощно наблюдать за разгромом сил Крессингэма на лугах, спускавшихся к заливу. В конце концов, Варенн приказал поджечь мост и отвел свои войска на юг, к поросшим лесом холмам, сознавая, что сражение безнадежно проиграно.

И вот теперь побоище близилось к своему мрачному и жестокому финалу.

Уильям Уоллес находился со своими командирами на усеянной трупами дамбе. Лидер повстанцев сидел на корточках и дышал тяжело, с хрипом, а все мышцы его тела отзывались ноющей болью на любое движение. Он был забрызган кровью с головы до ног, темные шарики ее застыли у него даже в волосах и медленно стекали по лезвию его огромного меча, заброшенного за спину. Рядом с ним неподвижно простерся на земле Эндрю Морей. Молодой рыцарь, возглавлявший отряды северян, стиснул зубы, со свистом втягивая воздух, и лицо его исказилось от боли, пока один из его людей промывал глубокую рану в боку, в которой Уоллес отчетливо разглядел торчащие обломки ребер. До сего дня ему еще не приходилось видеть столько человеческих внутренностей зараз: скользкое месиво кишок и прочих органов, прикрытых хрупкой и ненадежной оболочкой кожи. Один разрез здесь, другой там, и вся требуха неопрятным комом вывалится наружу Было в этом что-то противоестественное. Нечто такое, что напоминало человеку о том, какой неизбежный конец ему уготован — стать кормом для могильных червей.

Остекленевшие от боли глаза Морея с трудом нашли Уоллеса.

— Все кончено?

— Да.

Морей свирепо оскалился.

— Мы разбили ублюдков. — Голова его откинулась назад, и улыбка сменилась гримасой боли. — Хвала Господу, мы разбили их.

Уоллес оглядел стоявших вокруг мужчин. Здесь были и его люди, и люди Морея. Большинство были ранены, все до единого измучены и обессилели, но сквозь боль в их глазах светилось торжество. Они совершили то, что благородные дворяне в лице сэра Джеймса Стюарта и епископа Вишарта полагали невозможным: разбили английскую конницу в открытом бою, не имея в своем составе ни одного рыцаря или тяжеловооруженного пехотинца.

К Уоллесу подошел Адам и сунул в руку кузену бурдюк с вином. Его подбитая мехом накидка давно исчезла, а лысую голову, блестящую от пота, покрывали брызги запекшейся крови. Уоллес принял мех и оторвал его от губ, только когда тот опустел. Вино обожгло его пересохшее горло, но сейчас оно показалось ему сладостным нектаром, вкуснее которого он никогда и ничего не пробовал. Допив последний глоток, он взглянул на бурдюк. Тот был украшен драгоценными камнями.

Адам неприятно улыбнулся.

— Я позаимствовал его у Изменника.

— Крессингэма? — резко бросил Уоллес. — Ты нашел его?

Адам кивнул на группу шотландцев, сбившихся в кучку неподалеку.

— Вон там, кузен.

Оставив Морея на попечение его людей, Уоллес в сопровождении Адама подошел к мужчинам, стоявшим полукругом. При его приближении они расступились, и он увидел на земле тело необыкновенно жирного человека. Он был гол, и складки жира, наплывавшие друг на друга, были усеяны таким количеством ран, что уже невозможно было определить, какая из них стала смертельной. А вот лицо практически не пострадало, лишь один глаз заплыл кровью. Но внимание Уоллеса привлек его рот, точнее, окровавленный кусок плоти, засунутый в него. Опустив взгляд на нижнюю часть обрюзгшего тела Крессингэма, Уоллес понял, что это такое. Темная рана, полускрытая складками его жирных, испещренных венами бедер, красовалась на том месте, где полагалось находиться его мужскому достоинству.

— Подходящий конец, — проворчал стоящий рядом Адам.

Кое-кто из мужчин расхохотался. Они передавали по кругу еще один из расшитых драгоценными камнями мехов с вином. У некоторых, заметил Уоллес, были переброшены через плечо или заткнуты за пояс шелковые тряпки, несомненно, принадлежавшие казначею.