Про смерть Найли вспоминал… после нее на лице господина уже не появлялось радости.

И со слугами почти перестал разговаривать. Его и домашние опасаться начали: и раньше-то отделенный от мира некой незримой чертой, ныне словно за ледяной стеной скрылся.

А сегодня влетел к себе в комнату, словно за ним стая волков гналась. А потом вышел — ни малейшей поспешности, и лицо неподвижно.

— Поедешь со мной.

Направился к дому Исуру, главного городского судьи. Ниро оставил дожидаться вместе с охраной. Мальчишка гадал — для чего он-то понадобился? Ждал.

* * *

— Он понесет отдельное наказание.

Главный судья Окаэру не счел нужным скрыть недоумение. Хоть и раньше наместник, случалось, изменял приговоры, но не разбойникам же — напротив, их он, пожалуй, ненавидел.

— Они все равно виновны, Высокий. И раз уж их доставили в город, разумнее не делать исключений. Народ должен чувствовать себя защищенным.

— Народ прекрасно осведомлен, что убивают не всех. Полагаю, я обеспечиваю достаточную защиту с помощью своих подчиненных.

Судья сделал последнюю попытку:

— Но его рана тяжела, и как рабочий он бесполезен. Нет смысла тратить время и силы, чтобы вылечить его руку.

— С кем-то другим — да. Но этот — мой человек, его жизнь принадлежит мне полностью. Полагаю, я могу оплатить услуги врача.

— Если он оставил вас — тогда он заслуживает не снисхождения, а еще более жестокой кары.

— Нет. Я не был против его ухода. И еще. Хоть он и состоял в шайке, я знаю, он — не убийца.

— Воля ваша, Высокий. Но как вы можете знать?

— Я же помню его… и видел его глаза, — откликнулся тот задумчиво.

Городской судья, будучи не из робких, все же невольно отвел взгляд. Мало ли что наместник в его собственных глазах прочитает! Но тот не интересовался лицом собеседника.

— Вы не понимаете меня. Хорошо. Я не хочу нелепых домыслов. Он пытался помочь мне однажды, и не его вина, что затея не удалась. За попытку я ему благодарен. Хотя предпринята она была не с добрыми намерениями.

Появившись на пороге, господин скользнул по Ниро взглядом. И во взгляде было отчетливое: «Ты здесь? Хорошо». И еще что-то мелькнуло — так, перебираясь через бурную реку, радуются вовремя подвернувшейся под руку опоре. Опоре? Соломинке.

Ниро приоткрыл рот, уши загорелись.

— А у меня мышь ручная жила, — сказал совершенную глупость, ощущая потребность хоть что-то сказать.

Чуть приподнялись узкой кистью нарисованные брови, взгляд удивленный — и выжидающий.

— Я ее покрасил однажды. Золотой краской. Ведь Золотая мышь желания исполняет. Эх и досталось от матери… краска-то дорогущая.

Господин чуть улыбнулся, отрицательно качнул головой и поехал вперед. Почему-то Ниро не чувствовал себя дураком или ослушником, хотя рта открывать ему никто не позволял.

* * *

Наместник редко присутствовал при казни. Однако сегодня он был. В одежде бледно-зеленого цвета, похожий на стебель травы-ковыля. Спокойное, как всегда, лицо. Он не сел — и другие сесть не осмелились.

Аоки привели вместе с товарищами, поставили в стороне. Его шатало. Он смотрел на небо и видел кровавые облака. Двигался, как тряпичная кукла. Товарищи держали себя по-разному. Кто-то кричал, прося о пощаде, кто-то плюнул в сторону судьи. Аоки попробовал обратиться к Творцу — язык не слушался.

Видел пятна лиц — они все смешались. Товарищи, зрители, стража — одно сплошное размытое пятно. Так было до тех пор, пока не свистнула лэ. После он видел лишь одного человека, его приветливое лицо и мягкий спокойный взгляд.

И клинок не свистел больше — был мокрым от крови, молча взлетал.

«Так не бывает! — хотел закричать Аоки. — Ты не любил причинять боль — даже тогда ты ушел! Ты не можешь ТАК смотреть на приговоренных!» — но, цепенея от этого странного взгляда, Аоки молчал.

Слышал крики, слившиеся в один сплошной крик, — но забыл про товарищей. Видел только лицо напротив.

А стоявшие возле Йири чувствовали, как озноб пробегает по коже, и отодвигались невольно.

Лицо — прекрасная маска, жуткая в ласковой неподвижности.

Не шевелился, глядя на кровь. Просто смотрел. Долго.

Тела отодвигали в сторону, чтобы освободить место для нового осужденного.

Крики оборвались. Аоки толкнули вперед. Бросили на колени. Тогда он увидел мертвых. Но подумать ни о чем не успел. Железо впечаталось в тело. Он захлебнулся болью. Его не отпускали, пока не прекратил вырываться. И, почти теряя сознание, Аоки вновь увидел его глаза — темные, ждущие, страшные. Там, за зрачками, была своя жизнь, словно билось об лед изнутри чудовище, грозящее уничтожить любого, кто прикоснется к нему.

— Убей меня тоже!!! — воплем взвилось над площадью.

* * *

Дед убеждал Хину не плакать, поесть хоть немного — девчонка изводилась, вся почернела. Она знала — погибли все. И хотела сама — головою с обрыва. Оставалась надежда — Аоки жив. Ведь убивали не всех… Ведь не знали затерянные в горах, куда именно увезли пленников.

Однажды утром дед застал ее сидящей на постели в одежде мальчика-подростка. Волосы, слишком длинные для мальчишки, она обрезала, оставив — длиной до плеч, и подвязала черной тесьмой.

— Что же ты, внучка… — растерянно произнес дед.

— Я в город пойду, — надломленный голосок, еле слышный. — Не могу больше. Хоть узнаю… А если жив, постараюсь на рудники или в копи попасть… к нему…

Дед чуть не задохнулся от ужаса. Девчонка — и в копи! Да там в два счета прознают, кто она, и все… Умолял ее не совершать глупости. Даже если жив — домой воротиться. В конце концов обещала. Поняла, что не вынесет дед ее смерти.

До главного города, Гёру, добиралась дня два. Без остановок шла — раз уж решилась, не могла медлить.

Город ее испугал. Большой, везде люди — и словно все на нее косятся. Тенью бродила Хину по улицам, наконец в лавке возле главной площади посмела расспросить торговца. Тот подтвердил — была казнь недавно. Хину чуть прямо перед лавкой чувств не лишилась. Хозяин оказался человеком добрым — водой отпоил, позволил отсидеться в лавке — вдали от любопытных глаз. Не больно ему глянулось, что девчонка на себя мужскую одежду напялила, не дело это! Но промолчал, лишних вопросов не задавал — а на ее отвечал по мере сил. Заодно вспомнил, что вроде один остался в живых. На отчаянные расспросы лишь отмахнулся — не его это дело, разбойников помнить! И посоветовал Хину быть осторожнее — не теми людьми интересуется!

Но девушка, робкая, краснеющая, стоило ей к незнакомому подойти, разом переменилась. Она носилась по улицам, расспрашивая всех — и нашла-таки тех, кто подтвердил — жив остался Аоки. Конечно, имени его не знали — но человека с волосами, как солнце, запомнить не сложно. Такие редкость в стране.