И все же. Если люди больше не умирают, это может означать только одно: конец света.

Мэри Кэтрин открыла глаза. Она посмотрела в окно на закат, и в животе у нее поднялась жуткая тошнота. Сегодня канун Рождества. Но она не собиралась в гости к тетушке Джеральдине на грибной суп. Она собиралась в церковь ко всенощной, которую должен был служить отец Том. Мэри Кэтрин мчалась по шоссе со скоростью двести километров в час. И в тот роковой миг, когда перед ней выскочил олень, она думала только о том, как бы уцелеть самой. Чтобы не попасть в Ад, она вывернула руль и протаранила машину, в которой ехал маленький мальчик с матерью.

Ты эгоистка, Мэри Кэтрин. Какая же ты эгоистка.

Этот голос грыз ее изнутри, а воспоминания обрушивались одним сплошным потопом. Страшной силы удар. Неистовое вспарывание металла, взрыв стекла. Гидравлические ножницы вскрывают обе машины, как жестянки супа. Санитары скорой вытаскивают Кристофера и миссис Риз. А ведь это были такие хорошие люди. Такие добрые.

Ты направила машину на ребенка, чтобы не попасть в Ад, Мэри Кэтрин.

Мэри Кэтрин отдала бы все что угодно, лишь бы поменяться с ним местами. Но с ней не случилось ничего такого, чего не исправил бы здоровый ночной сон. Ее спасли пристежной ремень и подушка безопасности. Она не пострадала. Лучше бы ее задушил этот пристежной ремень. За эту аварию она заслуживала смерти.

Ты заслуживаешь всего, что с тобой сейчас происходит, Мэри Кэтрин.

В конце концов Мэри Кэтрин заставила себя осмотреть собственное тело. Она увидела больничную рубаху. Датчик аппаратуры, прикрепленный к указательному пальцу. Кардиомонитор пикал, пикал и пикал. Когда ее доставили в больницу, измочаленная сестра Тэмми попросила не волноваться. А просто отдыхать. И все образуется. Возможно, доктор тут же выписал бы ее домой.

Если бы не младенец.

Дверь открылась.

– Мэри Кэтрин?

В палату вошла ее мать. Она со слезами бросилась к Мэри Кэтрин и прижала дочь к груди.

– Мама, я так виновата.

Откуда ей было знать, что мама льет слезы не от облегчения, что ее дочь, семнадцати лет от роду, которую она кормила грудью, когда той было семнадцать недель от роду, вчера ночью уцелела в автокатастрофе. Откуда ей было знать, что дети, даже считающие себя взрослыми, всегда будут выглядеть малютками для своих матерей.

– Слава богу, ты цела, – сказала ее мать. – Хвала Иисусу.

Мэри Кэтрин увидела, как в палату вошел ее отец. После долгих часов ярости у него были стиснуты зубы. От ярости на ее непослушание. На ее безрассудство. На размеры больничных счетов и страховых выплат, не говоря уже о внесенной плате за обучение в университете «Нотр-Дам» – все эти траты грозили ввергнуть семью в пучину долгов.

– Папа, – выдавила она. – Я так виновата.

Отец замер, как идол. Не глядя в ее сторону. Он стоял молча и потирал свою круглую голову. В детстве Мэри Кэтрин думала, что волосы у него попросту стерлись, как стирается резинка на кончике карандаша. Она хотела, чтобы отец заговорил, но, не дождавшись, задала единственный вопрос, который сейчас не давал ей покоя.

– Как Кристофер?

– Он в коме, – ответил отец. – По всей видимости, он умрет, Мэри Кэтрин.

Все угрызения совести, которые она испытала вплоть до этого момента, были только легкой разминкой. Мэри Кэтрин вспыхнула от стыда. Глаза блеснули слезами, голос дрогнул.

– Я так виновата. Это все из-за…

– За каким чертом тебя понесло на трассу в два часа ночи? – перебил он.

Она не узнала отцовский голос. Никогда еще она не видела такой ярости. Мэри Кэтрин онемела. И посмотрела на мать.

– Нечего на нее таращиться. Смотри мне в глаза. Что ты там делала, Мэри Кэтрин?

Мэри Кэтрин посмотрела отцу прямо в глаза. Ее охватил ужас.

– Я ехала в церковь, – ответила она.

Как только эти слова слетели с языка, у нее скрутило живот. Она солгала. То есть она действительно поехала в церковь. Но лишь после того, как купила три теста на беременность. Лишь после того, как помочилась на три палочки. Лишь после того, как три раза подряд увидела положительный результат. Отец. Сын. Святой дух.

– Ты ехала помолиться? – У матери увлажнились глаза.

– Да, мама, – ответила Мэри Кэтрин.

– Что вдруг? – спросил отец.

– Прости? – запнулась Мэри Кэтрин.

Отец сверлил ее взглядом. В нем нарастало бешенство.

– Ты знала, что сегодня мы всей семьей идем ко всенощной, но почему-то решила улизнуть на машине в два часа ночи, чтобы помолиться в церкви?

– Да, папа.

– О ЧЕМ? – спросил он.

Мэри Кэтрин превратилась в оленя, заметавшегося в свете фар.

– М-м-м…

– ПОМОЛИТЬСЯ. О. ЧЕМ? – повторил отец.

Мэри Кэтрин повернулась к матери.

– Прошу тебя, милая, ответь. О чем ты молилась? – негромко спросила мать.

– Мамочка… – начала Мэри Кэтрин, вдруг сделавшись на десять лет младше. – Я не понимаю, что произошло. Наверное, я сделала что-то плохое, но не знаю что. Возможно, я только подумала о чем-то плохом, хотя подумать – все равно что сделать. Но я даже не могла предположить, что так выйдет, мама. Клянусь, я даже не могла предположить.

– Скажи попросту: о чем ты молилась, милая. Что бы это ни было, мы сообща разберемся, – сказала ее мать.

Глаза Мэри Кэтрин наполнились слезами. Отец схватил ее за руку.

– ХВАТИТ ВЫДЕЛЫВАТЬСЯ ТУТ, ОТВЕЧАЙ, КОГДА СПРАШИВАЮТ! – взревел отец. – О ЧЕМ ТЫ МОЛИЛАСЬ? – взревел отец.

– Папа, я беременна.

С ее уст слетела правда, и вместе с нею хлынули слезы. Мэри Кэтрин затрясло от рыданий; мать ее обняла. На миг Мэри Кэтрин показалось, что все как-нибудь образуется. Мамина любовь никуда не денется. Она еще сможет поступить в «Нотр-Дам». А там, глядишь, устроится на хорошую работу, расплатится с отцом за долги, поможет Кристоферу восстановиться. Мысленно она уже пообещала, что так и будет. Потому что мама ее простила. Потому что дала ей любовь, хоть и незаслуженную.

– Когда вы с Дагом начали заниматься сексом?

Мэри Кэтрин подняла глаза на отца. Он наконец-то смотрел прямо на нее. У него на лице читалось крушение всех надежд.

– Когда вы с Дагом начали заниматься сексом? – повторил он.

– У нас с ним ничего не было.

– Что? Ты спишь с другими?

– Нет, папа.

– Тогда кто отец? – спросил он.

Мэри Кэтрин молчала. Мать бережно держала ее за руку.

– Кто отец, милая? – спросила она.