Ветер, пахнущий солью и мокрым песком, едва не сбивал с ног.

— Все в порядке, не беспокойтесь. — Попросила я, смежив веки.

В объятиях Петтера было так тепло и надежно! Аромат ветивера словно укрывал нас тяжелыми складками, и «верхние» запахи мокрой шинели, бергамота (должно быть, одеколон) и пахнущего мятой дыхания ничуть не мешали мне наслаждаться.

— Госпожа Мирра, — позвал Петтер, осторожно встряхивая меня за плечи.

— Да, Петтер, — тихо откликнулась я, открывая глаза.

Он был совсем близко: встревоженный, теплый.

— Петтер, — повторила я нежно.

Он глядел на меня, не отрываясь. Его сердце под моей ладонью отчаянно колотилось. А я чувствовала себя совсем юной и чуточку сумасшедшей.

— Госпожа… Мирра, — выдохнул Петтер.

И, конечно, не выдержал: прижал меня к себе, ласково поцеловал в губы… И замер, будто ожидая пощечины.

Я усмехнулась и поцеловала его сама…

Спустя некоторое время я обнаружила себя прижатой к лаковому боку автомобиля. Колени мои подгибались, голова кружилась. А дождь… боги, какая мелочь!

— Петтер! — позвала я. Меня била дрожь, и вряд ли от холода, хотя шуба на мне оказалась расстегнутой, как и блузка. От юноши веяло таким теплом, что сама мысль о холоде казалась нелепой.

— Да? — он взглянул на меня шальными темными глазами, чуть отклонился.

Наркотически сладкий жасмин пел свою арию, заставляя забывать обо всем. Но тонко-тонко, как комар, тревожно звенел лайм.

— Давайте переберемся на заднее сиденье, — предложила я. — Здесь неудобно.

Глаза его вспыхнули, как электрические фонари, однако благородство пересилило.

— Госпожа… Мирра, — кажется, Петтер лишь теперь до конца понял, что происходит, и пытался совладать с собой. — Не надо. Вы ведь… вы будете жалеть!

— Вас нужно уговаривать, Петтер? — удивилась я, касаясь пальцами его припухших губ.

Он судорожно вздохнул.

Уговаривать не пришлось…

На узком сиденье вдвоем было не слишком удобно, хотя Петтер заботливо подстелил шубу, и к тому же тянуло холодом из приоткрытого окна.

Однако меня переполняли расслабленность и довольство. Куда и девалась утренняя глухая тоска!

Тягучий янтарный аромат амбры и ванили, оттененный радостным звонким мандарином, окутывал меня оранжевым теплом.

Петтер не отпускал меня ни на минуту — лаская, касаясь, целуя. Он словно боялся, что все это окажется сном, и торопился досмотреть до конца чудесную грезу.

— Мирра, — проговорил он вдруг негромко, ласково убирая упавший мне на глаза локон. — За что вы ему мстите?

— М-м-м? — не поняла я. Хм, у юного любовника есть свои несомненные плюсы…

— Ну вы же за что-то мстите полковнику, — Петтер даже отстранился. Надо думать, лицо мое выразило удивление, потому что он усмехнулся как-то очень по-взрослому. — Мирра, я же не дурак. И не верю, что вы просто так… — он запнулся, подбирая слова. — Пришли ко мне.

— Петтер, — мягко произнесла я, ероша его темные волосы. Пахло от него совсем иначе, чем от Ингольва, и вообще, все было иначе. Это ощущение новизны (а ведь я прожила замужем тринадцать лет!) заставляло меня чувствовать себя пьяной от любви девчонкой. — Не надо.

— И все-таки, почему? — спросил Петтер, очерчивая пальцем мою грудь. Хм, нужно сделать ему крем от мозолей…

Резковатый аромат эвкалипта давал знать, что Петтер не отступится.

Я вздохнула (вот настырный!) и пошевелилась, устраиваясь поудобнее.

— Могу я просто ощутить себя женщиной? Не ценной вещью, не добычей, не грелкой для постели… — голос мой дрогнул.

— Мирра? — Петтер встревоженно заглянул мне в лицо. — Что случилось?

Я только помотала головой.

— Ничего.

— Вы ведь… ни с кем и никогда. — Прозвучало это не как вопрос, а как утверждение. Он покраснел, как мальчишка (хотя почему «как»?), и отвел взгляд. — Ну, кроме господина полковника.

— Откуда вы знаете? — не сдержала любопытства я.

— Я же не слепой и не глухой, — дернул плечом он. — О вас ничего такого даже не говорили. И что я, не вижу, что ли?

Мне стало смешно.

— Какой вы проницательный! — иронически проговорила я, проводя пальцами по его виску, щеке. — Справки наводили?

— Мирра! — он перехватил мою руку, серьезно заглянул в глаза. — Не нужно. Я же люблю вас!

— Петтер, — я предпочла «не услышать» признание, которое сорвалось с его губ так же легко, как лишняя капля из пузырька с маслом. — Какое вам дело? Не надо вопросов.

И потянулась к нему. Он ответил на поцелуй, но хмурая морщинка между бровей не разгладилась…

Бессонная ночь не прошла даром, и в какой-то момент я попросту выключилась.

Открыв глаза, я не сразу поняла, где нахожусь и что со мной. Кожаный, древесно-амбровый аромат, крепкие мужские объятия, мягкий мех под спиной…

И только встретившись взглядом с Петтером, вспомнила все.

— Проснулись? — шепнул юноша, целуя меня в уголок губ.

По стеклам машины стучал дождь, надсадно завывал ветер.

— Да, — откликнулась я, пытаясь разобраться в каше чувств и ощущений. Все вперемешку: ванильно-бензойная расслабленность и лимонное смущение, шоколадное удовольствие и камфарно-перечный стыд. Так и не разобравшись, я поинтересовалась наигранно-беспечным тоном: — Который час?

— Около двенадцати, — ответил Петтер, бросив взгляд на запястье. Он был абсолютно голый, но не снял часы, и почему-то это заставило меня покраснеть.

— Вы не замерзли, Петтер? — спросила я, стараясь скрыть замешательство. Смотреть на него было… неловко?

В одном Петтер был прав: я никогда («Никогда раньше!» — поправила я себя) не изменяла мужу, так что понятия не имела, как держаться с любовником.

— Не замерз, — Петтер пошевелился, разжал руки. Спросил, не глядя на меня: — Уже жалеете?

— Нет, — ответила я, сама не зная, правду ли говорю.

Отвернувшись, я принялась приводить в порядок волосы. Половина шпилек потерялась, так что пришлось вынуть и остальные.

— Ясно, — проронил Петтер, собирая разбросанную одежду. От него повеяло горьковатым ароматом горящих листьев. Сожаление? Разочарование?

Одевались мы в молчании — неуклюже, путаясь в рукавах и пропуская пуговицы.

И так же молча возвращались в Ингойю. Петтер мчал вперед, почти до хруста сжимая руль. Я же делала вид, что пристально смотрю в окно.

Неловкость словно припорошила пеплом все, что между нами было.

Петтер резко затормозил возле «Уртехюс».