может быть, слезами, может быть, кровью, внутри раздался тихий щенячий скулеж, словно Колчак вернулся в далекое далеко, в собственное детство – он действительно на минуту ощутил себя ребенком, удивился, какое же маленькое у него тело, сморщился жалобно и ткнулся головой в собственные колени.

Через несколько секунд Колчака не стало.

В это время в тюрьме проснулась Анна Васильевна – ее изнутри пробила сильная боль, будто ошпарило кипятком, она застонала, потом, напрягшись, проглотила стон вместе с болью, с горечью, скопившейся во рту, и открыла глаза.

Было темно. Лишь на потолке камеры светлело какое-то странное мерцающее, будто бы фосфоресцирующее пятно.

Ей почудилось, что она слышала чей-то крик. Или зов. Она попыталась унять отчаянно забившееся сердце, разглядеть в камере что-нибудь еще, кроме фосфоресцирующего пятна, но это ей не удалось, и Анна Васильевна застыла, вытянувшись в струну на жесткой койке. «Что это было, что?» – задавала она себе вопрос и не находила ответа.

– По расстрелянным надо сделать еще два залпа, – сказал Бурсак Чудновскому, – прямо по лежачим. Ради страховки. По залпу на каждого.

– Не возражаю, – сказал Чудновский, поднял со снега портсигар Колчака, ногтем сковырнул ледяную кляксу, прилипшую к боку, поскреб пальцем по рисунку и одобрительно хмыкнул: – Забавная штукенция. В чем, в чем, а в этом барам надо отдать дань – со вкусом у них все в порядке. Хы!

– Заряжай! – скомандовал Бурсак взводу.

Первым стреляли в лежащего Колчака, потом в Пепеляева. Вогнали по залпу. Потом погрузили оба тела на сани и повезли к проруби, откуда знаменские монахини брали воду для питья, для стирки, для свершения церковных обрядов, для молитвы и освящения своих келий…

Часть шестая

…и все последующие годы

(вместо послесловия)

Благословение Колчака дошло до Парижа. Как, каким путем, никто не ведает, но сын узнал о нем и постарался не уронить имени своего отца. Он понимал – не будь у отца черного омского периода, не разыграй его англичане в своих карточных комбинациях, отец был бы в почете и у большевиков. Наряду с адмиралом Ушаковым, Нахимовым, Корниловым.

Но нет, не вышло.

Софья Федоровна жила в эмиграции скудно. Перешивала Славику старые вещи, огородничала, подрабатывала где могла – ей очень важно было дать сыну образование. И она его дала – Ростислав Александрович Колчак[188] закончил в Париже Высшую школу дипломатических и коммерческих наук, в 1931 году поступил работать в Алжирский коммерческий банк – место это было по тем временам очень престижное и, надо заметить, небедное. Но все равно бедность всю жизнь преследовала семейство Колчаков.

Когда-то Колчак, будучи Верховным правителем, встретился с сыном адмирала Макарова Вадимом – флотским офицером, старшим лейтенантом, служившим под началом контр-адмирала Смирнова.

Вспомнили Степана Осиповича, поговорили о превратностях жизни, о будущем и разошлись в разные стороны: Вадим Макаров отправился с флотилией в поход по Каме, Колчак – на фронт инспектировать части Сибирской армии. Больше Колчак и Вадим Макаров не встречались.

В самую трудную минуту Софье Федоровне в Париже передали конверт, присланный из Соединенных Штатов. В конверте были деньги и письмо. Прислал этот конверт Вадим Макаров.

Софья Федоровна написала в ответ: «Глубокоуважаемый и дорогой Вадим Степанович! Получила через барона Бориса Эммануиловича Нольде[189] чек на 50 долларов, т. е. 1888 франков, 5 сантимов, была поражена так, что обалдела от изумления и, как неисправимая мечтательница, дала волю своему воображению: «Как хорошо! Можно серебро выкупить, а то дети все проценты платят…»

Под детьми Софья Федоровна имела в виду Ростислава и его жену Катеньку, дочь адмирала Развозова, также сгубленного в России.

Через два года после свадьбы у четы Колчаков родился сын Сашенька, названный так в честь деда. Вскоре ребенок заболел дизентерией – североафриканский климат оказался не для него, в том году в Африке свирепствовала страшная жара. Врачи сказали Ростиславу Александровичу: если он незамедлительно не увезет отсюда сына, то может потерять его.

Но, слава богу, дизентерию одолели.

Александр Колчак-младший проживает ныне в Париже, тщательно избегает журналистов – не дает ни одного интервью – и визитеров из России.

Софья Федоровна скончалась в преклонном возрасте – ей было восемьдесят – в 1956 году, похоронена на знаменитом русском кладбище в Сен-Женевьев де Буа, там же похоронен и Ростислав Колчак. Ростислав Александрович умер довольно рано, ему было лишь пятьдесят пять. В одной могиле с Софьей Федоровной и Ростиславом Александровичем лежит и Катенька Развозова.

Еще раз обращаю внимание на то, что вопреки всем журналистским и прочим вымыслам, Колчак-старший не был богат. Точнее, был просто беден. Вот список вещей, которые находились с ним в иркутской тюрьме, на языке тамошних надзирателей названный «Описью»: «Шуба (имеется в виду подбитая мехом шинель), шапка, подушечка, два носовых платка, две щетки, электрический фонарь, банка вазелина, один платок носовой, чемодан с мелкими вещами, расческа, машинка для стрижки волос, портсигар серебряный (тот самый, который Колчак положил на снег за несколько минут до расстрела), кольцо золотое, четыре куска мыла, именная печать, часы с футляром, бритва с футляром, кружка, чайная ложка, губка, помазок, мыльница, одеяло, чай, табак, дорожная бутылка, френч, полотенце, простыня, Георгиевский офицерский крест, зубная щетка, чайная серебряная ложка, банка консервов, банка сахара, кожаные перчатки, белье: три пары носков, две простыни, две рубахи, три носовых платка, платок черный, две пары кальсон, стаканчик для бритья, ножницы».

Опись была произведена седьмого февраля 1920 года – судя по всему, когда камера Колчака уже опустела.

А вот перечень имущества Колчака, оставшегося в вагоне, он красноречиво свидетельствует о том, что представляли собой «богатства» адмирала, его «латифундии», роскошные усадьбы, дворцы и счета в заграничных банках: «Морской штандарт, черное шелковое знамя (коммунистическое), английский флаг, три андреевских флага, полотенце с вышитой надписью, саше для вязания,[190] грелка для чайника, ермолка вышитая, флаг национальный, саше для платков, две вышитые бисером полоски, палитра с красками (тоже принадлежавшая Анне Васильевне), Святое Евангелие с собственной надписью, два кошелька вышитых, японский подсвечник деревянный лакированный, чайный сервиз деревянный лакированный из 16 предметов, серебряный кинжал, модель из кости куска хлеба с двумя мышами, четыре штуки вееров, гребенка дамская, маленький резной ножик слоновой кости, костяные бусы, брошь костяная, одна каменная коробка, один карандаш, связка кожаных пуговиц, блюдечко фарфоровое, солоница, бисерная ермолка, альбом для стихов, три штуки спиц с клубком (Анны Васильевны), грелка с салфеткой, японская шпилька головная, печать, кубики китайские, семь штук яиц пасхальных, стеклянная чашка, коробка с 7 орденами, открытки 228 штук, четыре штуки часов поломанных, одна часовая цепочка, три рюмки, два бокала, 27 серебряных монет, 21 медная монета, чехол для ручки, вышит бисером, пенсне, печать медная, звезда наградная, футляр для мундштука, мелочь (запонки,