праздникам. Для руководства епархией я временно передал полномочия епархиального викария преподобному протосингелу Ираклию Флоча, который руководит и монастырями в качестве Экзарха и знает русский и немецкий языки, будучи буковинским румыном… В Кишиневе остались также и протоиерей уезда Лэпушна Феоктист Прокопан вместе с несколькими видными в городе священниками. Что касается юридического положения Кишиневской епархии, то остается, чтобы его, после подписания перемирия, от 12 Сентября т.г., которым устанавливается граница на Пруте между Румынией и Советской Россией, решил Священный Синод нашей Церкви, может быть, совместно с Русской Православной Церковью, – в соответствии с установленным порядком Национальных Православных Церквей осуществлять свою юрисдикцию до границ соответствующих государств…

В завершение смиренно прошу Вас, Высокопреосвященный Владыко, соблаговолите назначить временно и.о. епархиального викария преподобного протосингела Ираклия Флоча на Кишиневский архиепископат, до прояснения юридического положения этой епархии; 2. Ходатайствовать через правомочные инстанции о репатриации всех клириков, у которых есть эвакуированные в Румынию семьи и которые желают приехать из Бессарабии… 3. Также просим Вас вынести на Священный Синод и вопрос бессарабских клириков – беженцев и репатриантов – для их приема, использования и назначения на вакантные должности в стране; 4. Сохранить этим клирикам бюджетное содержание, которое они имели в Бессарабии, и чтобы они пользовались всеми правами, предоставляемыми священными канонами Церкви и законами Румынского Государства»[1051].

По подсчетам советских органов госбезопасности в Сорокском и Бельцком уездах до 80–90 % священнослужителей уехали в Румынию (в дальнейшем, в 1946–1947 гг. многие из них вернулись в Молдавию). По данным Совета по делам Русской Православной Церкви, в 1944 г. своего причта лишилось не менее 50 % церквей Молдавской ССР. Тот факт, что православие в Молдавии сумело справиться с последствиями массового бегства румынских священников из республики, косвенно свидетельствует о том, что Румынская Православная Церковь так и не пустила в Бессарабии глубокие корни. Как справедливо писал молдавский исследователь В. Пассат, не следует, все же, преувеличивать последствия отчуждения между румынскими клириками и народом. Часть духовенства и церковнослужителей Молдавии еще долгое время после войны позитивно вспоминала о временах румынского «попечения» о православных приходах: высоких заработках священников, свободном открытии храмов и т. п. в обмен на участие в румынизации Бессарабии и политическое сотрудничество с властями[1052].

Оставшиеся после эвакуации в Румынию примерно 200 священников приветствовали советскую армию. 19 июля 1944 г. Наркомат госбезопасности Молдавской ССР доложил своему руководству в Москву: «Каких-либо враждебных проявлений со стороны оставшегося на освобожденной территории МССР духовенства и актива верующих НКГБ МССР в настоящее время не зафиксировано. Следует отметить, что большинство священников публично высказывает свое лояльное отношение к Советской власти».[1053] К подобному выводу пришел в феврале 1945 г. и уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви Волкопялов, отметив, однако, что священники, «получавшие при румынском господстве в Молдавии ежемесячно от 18 до 35 тыс. лей, кроме доходов от выполнения религиозных треб, сохранили свои симпатии к недалекому прошлому»[1054].

При этом ряд священнослужителей был арестован и осужден сразу же после освобождения республики по обвинению в укреплении фашистских порядков в Молдавии, проведении антисоветской националистической пропаганды и содействии румынским карательным органам, в том числе служившие в составе Миссии в Транснистрии протоиерей Мисаил Кирица и архимандрит Варлаам (Кирица)[1055].

В ходе боев по освобождению Молдавии ряд храмов был разрушен, многие церкви длительное время не действовали из-за отсутствия духовенства. Всего, по подсчетам Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников в Молдавской ССР немецко-румынскими оккупантами было полностью уничтожено 131 и частично повреждено 41 здание религиозных культов (в том числе 66 православных церквей и 82 синагоги); общая стоимость причиненного ущерба составила 34760 тыс. рублей[1056]. В октябре 1946 г., по сведениям Министерства госбезопасности МССР, на территории республики функционировали: 601 православная церковь из 950 зарегистрированных и 24 (фактически 25) православных монастырей с 1642 насельниками (около 500 мужчин и 1142 женщины). Кроме того, были зарегистрированы: 1 епископ, 300 священников, 11 диаконов и 291 псаломщик[1057].

В августе 1944 г. Кишиневская епархия вновь вошла в состав Московского Патриархата, и 19 сентября в Кишинев прибыл в качестве представителя Патриархии архимандрит Иероним (Захаров). 31 декабря 1944 г. была совершена его хиротония во епископа Кишиневского и Молдавского. В Северной Буковине в 1945 г. была образована отдельная епархия Московского Патриархата, в которой на 356 действующих церквей оставалось только 140 священников. В 1945–1947 гг. епископом Черновицким и Буковинским служил владыка Феодосий (Коверинский)[1058]. Дальнейшая история Кишиневской и Черновицкой епархий была тесно связана с общей историей Русской Православной Церкви.

8. Общие особенности и итоги церковного развития на оккупированной территории СССР

В первые же месяцы Великой Отечественной войны значительная часть территории СССР оказалась оккупирована. Религиозная жизнь на ней отличалась заметным своеобразием. Подавляющее большинство районов страны к лету 1941 г. (а ведь среди сельского населения две трети являлись верующими) оказалось вообще без функционирующих храмов. Такое неестественное положение могло поддерживаться только репрессивными мерами. Как следствие, на оккупированной территории произошел бурный всплеск религиозного сознания. Сохранилось много свидетельств очевидцев и участников этого феномена общественной жизни СССР в годы войны. Так, по наблюдению протоиерея Алексия Ионова, написавшего «Записки миссионера о жизни в советской России», «религиозное пробуждение было общим, массовым и стихийным. Народ как в городах, так и в сельской местности… сам шел на открытие храмов, на их временный ремонт и украшение»[1059].

В этих условиях естественным было появление чувства благодарности верующих германской армии за «возвращение» религиозной свободы. И первоначально часть населения активно выражала это чувство[1060]. Но такое происходило лишь в первые дни или недели после занятия германскими войсками населенных пунктов. Вскоре их жители понимали, что получили не «освобождение» и «религиозную свободу», а жестокое угнетение. В этой связи можно упомянуть интересный случай, произошедший в одном из русских городков после прихода частей вермахта. По свидетельству очевидца (Ф. Гейера), в ответ на приветствия части населения германский офицер честно сказал: «Погодите радоваться. За нами идут части СС, и тогда вы поймете, что мы никакие не освободители»[1061].

Конечно, нацистское руководство рассчитывало использовать религиозный фактор на занятых восточных территориях в своих пропагандистских целях. Но их собственные экспансионистские планы противоречили выполнению этой задачи. В частности, Г. Гиммлер хотел после истребления евреев, устранения христианских и прочих руководящих сил и порабощения верующих создать на территории СССР подлинную «арийскую» область господства[1062]. Еще более негативно относился к православию начальник Партийной канцелярии М. Борман, стремившийся взять в свои руки руководство религиозной политикой на всех захваченных