ранен стрелой как раз в это самое место. Табличка с указанием преступления прикреплялась над головой распятого.

Иисусов столб стоял посередине. Справа от него был Дисмас, слева — Гестас. Когда Иисуса подняли на крест, он сказал последнюю молитву, но в ней он просил не за себя. Он понял, что его жертва была напрасной и он сам навлек на себя гнев Иеговы. Надев маску Негодного Пастуха, он впал в грех самонадеянности и вверг своих учеников в то же заблуждение, из-за которого заслужил упрек пророка: «Кто соблазнит одного из малых сих… тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской». И молитва его была о них: «Отец мой Небесный, прости их! Не ведают они, что творят!»

Он увидел в толпе свою мать и снявшего плащ пророка Иоанна и, пожалев ее, поручил ее заботе Иоанна.

Солнце поднялось высоко в небе, и боль стала такой мучительной, что все его тело содрогалось в конвульсиях, но ни один стон не сорвался с его губ. Мухи облепили его израненную спину, пот заливал лицо. Кричал и неистовствовал, обвиняя Иисуса в своих несчастьях, Гестас, на которого не подействовал ладан, а Дисмас словно забыв о близкой смерти, монотонно повторял:

— Учитель, не забудь обо мне в своем царстве. Дай мне службу в новом царстве.

Иисус успокоил его, ибо не понимал он, что говорил:

— Когда сегодня я войду в другое царство, ты будешь по правую руку от меня.

Напуганные, недовольные собой и совершенно растерянные прибежали на Голгофу ученики Иисуса. Не прибежали только Иаков, Петр и Андрей. Иаков — из-за ран. Петр тоже. Он был до бесчувствия избит римлянами и брошен голым на улице, где его нашел Андрей и отнес к себе домой, но Петр до ночи не пришел в сознание.

Мария-цирюльница подошла к Силом.

— Сестра, — сказала она, — ты помогла сыну Адама выйти на дневной свет. Теперь мой черед вернуть его во тьму.

— Кто ты, женщина? — спросила Силом.

— Я откроюсь тебе. Четвертый зверь, зверь южной четверти круга, в котором он сидел на горе Хорив, — бык торопливости. Его вина в том, что он поторопил судьбу, объявив войну Женщине. А Женщина выжидает, ее нельзя торопить.

Силом в отчаянии подняла глаза на Иисуса, но его спокойствие укрепило ее, и она ответила Марии так, как ответил бы сам Иисус:

— Замолчи, женщина! Разве не сказано о царстве Божием: «Я, Господь, ускорю совершить это»?

Около полудня, когда воины собрались обедать, с востока подул горячий ветер и потемнело небо. Но это было не предвестие ненастья с молниями и раскатами грома, а была дымная тьма, которая приводит в ужас всякого, кто живет вблизи действующего вулкана. Туча закрыла небо на западе до самого горизонта, солнце исчезло, от земли поднялся омерзительный запах, а издалека донесся оглушительный грохот, когда от Храма отвалился огромный камень и скатился в долину. Все закричали, женщины бросились на колени и подняли к небу глаза, думая, что наступил День Возмездия. Однако Сын Человеческий не объявил о себе, и ангелы не слетелись спасти его.

Офицер попытался успокоить людей:

— Темно стало, потому что в Еламе ветер поднялся и в пустыне началась песчаная буря. Завтра весь город засыплет песком. Ничего страшного.

Иисус почувствовал, что его покидает царская гордость, и нет больше ничего, кроме измученной плоти и слабого сердца. С губ его сорвался хриплый стон:

— Боже мой, Боже мой! для чего Ты меня оставил? Воины подумали, что он стонет от жажды, и один из них, глумливо ухмыляясь, взял губку, смочил ее в уксусе и на палке подал ему. Но Иисус не стал пить.

— Вот и смерть идет, — пробормотал он и еще что-то пробормотал, но этого уже никто не слышал.

Те, кто не отводил от него глаз, ощутили, как их губы помимо воли повторяют стихи самого страшного псалма. Его обычно называют Плачем Распятого:

Боже мой! Боже мой! (внемли мне) для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего.

Боже мой! я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне, ночью, — и нет мне успокоения.

Но Ты, Святый, живешь среди славословий Израиля. На Тебя уповали отцы наши; уповали, и Ты избавлял их;

К Тебе взывали они, и были спасаемы; на Тебя уповали, и не оставались в стыде.

Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе.

Все, видящие меня, ругаются надо мною, говорят устами, кивая головою:

«Он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему».

Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей.

На Тебя оставлен я от утробы; от чрева матери моей Ты — Бог мой.

Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет.

Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня;

раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий.

Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей.

Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои.

Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище;

делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий.

Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя, поспеши на помощь мне;

избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою; спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня.

Буду возвещать имя Твое братьям моим, посреди собрания восхвалять Тебя.

Боящиеся Господа! восхвалите Его. Все семя Иакова! прославь Его. Да благоговеет пред Ним все семя Израиля,

ибо Он не презрел и не пренебрег скорби страждущего, не скрыл от него лица Своего, но услышал его, когда сей воззвал к Нему.

Кенитам этот псалом известен в более ранней версии: «Ева, Ева, для чего ты оставила меня?» В последних четырех стихах — просьба к Матери всего сущего не отрекаться от стародавнего договора, во веки веков не допускать торжества Азазела и не лишать Адама бессмертия.

На девятом часу Иисус страшно закричал и в последнем содрогании испустил дух.