— Только никаких ножей.

— Без ножа много не приготовишь. Надо же мне порезать лук и печенку. Я готовлю спагетти с рубленой печенью.

— А сегодня приготовите без нее.

Спагетти по-болонски. Острый вкус. Можно ли положить в соус что-нибудь, чтобы лишить его дееспособности? Она мысленно перебрала содержимое своей аптечки, но отвергла саму идею как абсурдную. У нее не будет возможности ее осуществить. Он ведь не дурак, будет наблюдать за ней и не съест ничего, пока еду не попробует она сама. Бабушка начала что-то тихо бормотать.

— Мне нужно с ней поговорить, — сказала Кейт.

— Ладно. Но держите руки за спиной и не делайте глупостей.

Необходимо как-нибудь завладеть его пистолетом, но пока рано. Дуло было плотно прижато к бабушкиной голове. Одно подозрительное движение со стороны Кейт — и он нажмет на спусковой крючок. Она склонила ухо к бабушкиным губам, послушала и сказала:

— Ей нужно в туалет.

— Сочувствую, но она останется там, где сидит.

— Слушайте, — вспылила Кейт, — вы хотите, чтобы весь этот час в комнате стояла невыносимая вонь? И в машине, кстати, тоже. Не знаю, как вы, а я брезглива. Дайте мне ее отвести в уборную. Какую опасность она может представлять?

Он снова задумался на минуту.

— Ладно. Отвяжите ее. Но оставьте дверь открытой. И помните: я за вами наблюдаю.

Ей понадобилось не меньше минуты, чтобы развязать неуклюжие узлы, но наконец тряпки упали, и бабушка стала заваливаться вперед, прямо ей на руки. Кейт подняла ее, удивляясь легкости хрупкого, как у птички, тела. Ласково поддерживая и шепча ей на ухо что-то ободряющее, словно ребенку, она почти понесла ее в уборную. Там, продолжая поддерживать одной рукой, другой спустила ей трусы и посадила на толчок, спиной ощущая, что он стоит, прислонившись к стене коридора менее чем в двух ярдах позади, целясь ей в голову.

— Он убьет нас, — прошептала бабушка.

— Глупости, бабуля. Конечно, он нас не убьет.

Бабушка с нескрываемой ненавистью посмотрела через плечо Кейт.

— Он пил твое виски, — прошипела она, — чертов наглец.

— Я знаю, бабуля. Это не важно. Лучше помолчи. Пока.

— Он нас застрелит, я знаю, — повторила она и вдруг добавила: — Твой отец был полицейским.

Полицейским! Кейт чуть не рассмеялась вслух. Если ей суждено было это вообще узнать, то надо же было, чтобы произошло это именно сейчас и здесь, в такой момент. По-прежнему стараясь прикрывать собой бабушку, она спросила:

— Почему ты мне раньше не сказала?

— Ты никогда не спрашивала. И смысла не было рассказывать. Он погиб еще до твоего рождения в автомобильной катастрофе — преследовал преступника. У него были жена и двое детей. Пенсии полицейского едва хватало на них, не говоря уж о тебе.

— Значит, он так и не узнал?

— Нет. А вдове его зачем было рассказывать? Она ничего не могла бы сделать. Это только добавило бы ей горя и хлопот.

— Значит, меня взвалили на твои плечи. Бедная бабуля. Пользы от меня было мало.

— Ты была нормальным ребенком, не хуже любого другого. Я никогда не считала себя праведницей в отношении тебя. Наоборот, всегда чувствовала свою вину.

— Вину?! Ты?! Почему, Господи помилуй?

— Когда она умерла — твоя мама, — я жалела, что это была не ты.

Значит, вот что крылось в основе их отчуждения. Кейт испытала острый прилив радости. Скрючившейся над унитазом, под дулом пистолета, быть может, в нескольких секундах от смерти, ей хотелось смеяться. Она обняла старушку, помогая той встать, почти положила себе на плечо и натянула ей трусы.

— Ну разумеется, ты жалела. Это же естественно и правильно. Она была твоей дочерью. Ты любила ее. Конечно, ты бы предпочла, чтобы умерла я, если уж одной из нас было суждено умереть. — Сказать: «Было бы лучше, если бы это действительно была я», — она не смогла себя заставить.

— Меня это мучило все годы, — пробормотала бабушка.

— Так пусть больше не мучит. У нас впереди еще много лет.

И тут она услышала его приближающиеся шаги и затылком ощутила его дыхание.

— Выходите оттуда и начинайте готовить еду.

Но Кейт было необходимо задать бабушке еще один вопрос. Она не задавала его более двадцати лет, ей это было даже неинтересно. Но сейчас почему-то стало важно. Не обращая на него никакого внимания, она спросила:

— Моя мать… Она радовалась моему рождению?

— Судя по всему, да. Перед смертью она произнесла: «Сладенькая моя Кейт». Так я тебя и назвала.

Значит, все было вот так просто и прекрасно.

Скрипучий голос нетерпеливо произнес:

— Я сказал, выходите. Волоките ее в кухню. Поставьте стул у двери к стене и привяжите ее. Пока вы готовите, я буду держать пистолет у ее виска.

Она снова сделала, как он велел: подобрала полоски простыни с пола в гостиной, осторожно, стараясь не сделать больно, связала бабушке руки за спиной, сделав узлы настолько слабыми, насколько было можно, не сильно рискуя, и сказала:

— Послушайте, я должна кое-что сделать. Мне нужно позвонить своему приятелю, я ждала его к восьми на ужин.

— Не важно. Пусть приходит. К тому времени нас здесь уже не будет.

— Не важно-то не важно, но, обнаружив квартиру пустой, он заподозрит неладное. Проверит машину. Потом позвонит в Ярд. Надо его нейтрализовать.

— Откуда я знаю, что вы его действительно ждете?

— Его инициалы написаны на дощечке, которая висит на стене у вас за спиной. — Она похвалила себя за то, что в заботах сегодняшнего дня не забыла позвонить Алану и отменить их встречу, но не стерла запись на дощечке. — Понимаете, нам нужно добраться до Чичестера раньше, чем кто-нибудь обнаружит наше исчезновение. Мой приятель не слишком удивится, что я отменяю ужин, — мы все равно с ним страшно поссорились, когда он был здесь в последний раз.

Подумав, он сказал:

— Хорошо. Его имя и телефон?

— Алан Скалли, он работает в теологической библиотеке Хоскинза и еще не ушел с работы. По четвергам он сидит там допоздна.

— Я позвоню из гостиной. Вы станете спиной к стене. Не подходите к телефону, пока я не скажу.

Она проследовала за ним в гостиную. Он кивком велел ей встать у стены слева от двери, сам прошел к телефону, находившемуся в нише мебельной стенки рядом с автоответчиком, стоявшим на стопке справочников. Интересно, позаботится ли он о том, чтобы не оставить отпечатков? — мелькнуло у Кейт в голове. Словно мысль передалась ему, он достал из кармана носовой платок и обернул им трубку.

— Кто ответит, сам Скалли или секретарша?

— В это время — он сам. Он сейчас один у себя в кабинете.