Вполне понятно, что противники советской власти за рубежом оказывали всяческую поддержку антибольшевистским выступлениям. Так, открытая антисоветская политика Японии выражалась в оказании всесторонней поддержки «Приморскому правительству» М.К. Дитерихса, якутскому тойонству и бандитам, свирепствовавшим в тайге.

До конца 1920 г. крестьянское движение блокировалось то с «белыми», то с «красными», оставаясь относительно самостоятельной силой. После войны значительная его часть перешла к организованному повстанческому движению, выступив против советской власти с оружием в руках. Это было следствием внутреннего политического кризиса, конфликта между властью и значительной частью ее социальной базы. В.И. Ленин так определил источник кризиса: «Наша обстановка, наша собственная среда»[1006].

Новая крестьянская война была продолжением войны против помещиков и власти «за землю и волю», развернувшейся, по мнению ряда авторитетных историков, с начала XX в., и то затихая, то усиливаясь, продолжалась в 1917–1918 гг., вылилась в конце концов в широкомасштабную Гражданскую войну, которая охватила ряд районов страны.

Внутренний кризис в стране обнаружил недовольство и значительной части населения. О ее настроении свидетельствует стихотворение Жуковского-Жука «Родные картинки»: «Иностранцы, интервенты, // Заморские черти, // Эполеты, позументы // И вагоны смерти, // Комячейки, чрезвычайки, // Госполитохрана, // Плети, шомпола, нагайки, // Пытки, атаманы, // Всюду сеть «демократизма» // С примесью дворянской // И утопии марксизма // Во стране крестьянской[1007].

На главную причину недовольства значительной части, например, сибирского крестьянства указывал Ленин: они улучшения от революции не видели. Да и продразверстка воспринималась очень остро и вызывала недовольство. Принудительные заготовки по уездам и деревням вели к отказам и сопротивлению крестьян.

Политическое руководство Советской России видело выход из создавшегося положения в переходе от военного коммунизма к новой экономической политике. Нэп была введена резолюцией X съезда РКП (б) от 15 марта 1921 г. «О замене разверстки натуральным налогом». А 21 марта 1921 г. декретом ВЦИК РСФСР была отменена государственная хлебная монополия и продразверстка как способ ее осуществления. Но для реализации нэпа требовалось время, следовало учитывать и сложное положение и в социальнопсихологическом отношении. В деревню возвратились не только демобилизованные красноармейцы, но и бывшие солдаты белых армий, амнистированные участники мятежей и др. И победители, и побежденные оказались в одной деревне, нередко являясь соседями и родственниками. Только в Тамбовскую губернию к августу 1922 г. прибыло из лагерей и ссылки до 20 тыс. человек[1008].

Уникальным явлением для советской действительности был «красный бандитизм», как следствие отрицательного отношения части населения к нэпу. Вместо заслуженного поощрения и чувство удовлетворения за нечеловеческое напряжение военных лет, нэп обернулся для многих крушением идеалов и личных надежд, нищетой, лишением постов в советах, кооперации, при этом зачастую увольнение сопровождалось «шутками», как писал в газету «Беднота» секретарь Жуковского волостного парткома Пензенской губернии И. Пиреев: «Было вам время — прокомбедились и отъячейкились»[1009].

Сущность «красного бандитизма» проявлялась в активных действиях отдельных групп населения, взявших на себя функции органов власти, в самочинных расправах без суда и следствия над советскими служащими и видными коммунистами, убийствах специалистов и др. В составе этих групп и отрядов были многие исключенные из РКП (б) и органов власти в результате партийных и административных чисток. Например, в 1921 г. почти целиком были изгнаны руководители губЧК Новгорода, Пскова, Астрахани и других городов. Во время чисток было много произвола, отсутствовала элементарная забота об оставшихся без работы и средств существования. Среди исключенных было много людей, не принявших новую экономическую политику и посчитавших ее «предательством интересов революции»; к тому же среди рядовых граждан росла ненависть к бюрократизму и новому чиновничеству. Поэтому-то они и начинали борьбу против нэпманов, административного персонала, бюрократов. Наибольший размах «красный бандитизм» получил в Екатеринбургской, Енисейской и Иркутской губерниях, в Кузнецком бассейне, Щегловском и Мариинском уездах Томской области и на Алтае[1010].

Между мятежами и бандитизмом была сама тесная связь. Нередко разгромленные формирования мятежников превращались в бандитские отряды. У Советского правительства не было возможности приступить к восстановлению народного хозяйства из-за повстанческого движения и бандитизма в ряде регионов страны. В этой связи нельзя не согласиться с мнением Ф. Энгельса о нетерпимости Вандеи в сердце государства.

Принципиальное отличие французской Вандеи и восстаний крестьян в Советской России заключалось в том, что Вандея была инспирирована иностранной державой, а восстания в России имели глубокие социальные корни и опирались на широкую социальную базу для антиправительственных выступлений не только в лице бывших белогвардейцев, остатков помещичьего класса и буржуазии, но и значительной части крестьян, рабочих и интеллигенции.

Крестьянское повстанческое движение было одним из видов вооруженной борьбы, особой войны, противоборства, пожалуй, органично присущей только России XX в., как стремление определенных социальных групп разрешить накопившееся проблемы.

Повстанчество и бандитизм наносили огромный ущерб народному хозяйству: взрывались мосты, водокачки, железнодорожное полотно, уничтожались телефонная и телеграфная связь, сжигались здания советов, клубы, народные дома, устраивались крушения поездов. Бандитизмом были в большей или меньшей степени поражены как центральные, так и окраинные районы страны.

Для пополнения своих формирований руководители мятежей и восстаний прибегали к различным методам: от насильственных мобилизаций до провокаций. Часто мобилизации проводились под угрозой расстрелов, конфискации имущества. Так, в Тамбовской губернии было мобилизовано мужское население в возрасте от 16 до 35 лет, в Западной Сибири — от 18 до 46 лет, в Карелии — все взрослое мужское население.

У повстанческих формирований, как правило, не было программы, ее заменяли лозунги. Так, руководитель восстания в Якутии генерал А.Н. Пепеляев следующим образом сформулировал политическое кредо мятежников: «Интернационализму мы противопоставляем горячую любовь к народу и Родине, безбожию — веру в бога и партийной диктатуре коммунистов — власть всего народа»[1011].