Она входит в гостиную, отец сидит у камина. Не замечает ее – она остается в тени – он подтащил кресло к самому очагу и читает какую-то тетрадь в кожаном переплете. Дочитав страницу вырывает ее, наклоняется и швыряет в огонь. Рядом на полу еще три таких же блокнота – что-то вроде дневников. Несколько минут она наблюдает за ним. Наконец решается подойти.

– Что ты делаешь?

Лицо у него бледное и покрыто каплями пота, будто его лихорадит.

– Твой дед всю жизнь лгал, – после долгой паузы с трудом выговорил он.

Отец, казалось, готов был разрыдаться, и она вспомнила, что папа одной из ее школьных подружек тоже любил вот так поплакать у камина, и подумала, что у всех отцов, наверное, так заведено.

Он взял себя в руки.

– Надо закончить дела. – Поднявшись, он швырнул в огонь все четыре блокнота разом. Поцеловал ее в макушку: – Спокойной ночи, дорогая.

Убедившись, что отец ушел, она схватила кочергу и выгребла блокноты из камина. Пламя едва тронуло их.

Она не показала их братьям, и вообще никому. Знала, что единственный человек, на кого можно положиться, – она сама.

Джонас весь день вел себя странно; после школы, вместо того чтобы ехать к отцу на пастбище, поднялся к себе. Она присматривалась к брату за ужином – он едва прикоснулся к еде. Может, заболел?

Со стола прибрали, Пол и Клинт ушли в библиотеку играть в карты. Она выбралась на свою террасу почитать и, глянув в темноту, увидела фигуру, направлявшуюся к конюшням. Голова опущена, плечи поникли, как будто человек смущен и растерян, и она сразу поняла, что это Джонас.

Даже позже она не могла себе объяснить, почему пошла за ним. Подкралась к конюшне и затаилась. Зажегся свет. Может, у брата здесь свидание с девушкой? Интересно с кем. Но тут он начал выводить лошадей, шлепал их по крупу, отправляя скакать в прерии.

Она подобралась ближе и смотрела через щелку, как он стаскивает сено и сваливает его в кучу. А потом приволок банку нефти и вылил сверху на сено.

– Что ты делаешь? – крикнула она, распахивая двери.

– Джинни? – потрясенно произнес он.

– Что ты делаешь? – повторила она.

– Это единственный способ вырваться на волю.

Она не поняла.

– Это все отец. Любопытно, что будет, когда он поймет, что я ему слишком дорого обхожусь? Деньги всегда были верным путем к его сердцу. Можешь донести на меня, мне все равно.

– Я никому не скажу.

– Тогда иди глянь, не осталось ли лошадей в стойлах. А то я сейчас туго соображаю.

Она проверила каждое стойло.

Он соорудил факел из палки и старой рубашки. А она сквозь приоткрытую дверь наблюдала, как он сунул факел в керосин, запалил его. И швырнул прямо в кучу сена. Шумно пыхнуло пламя. Он выскочил наружу и захлопнул за собой двери. Они сидели на холме и смотрели, как светит огонь сквозь щели конюшни, будто маленькое солнце всходило внутри. Повалил дым, брат поднялся на ноги, прижал ее к себе, а потом, взявшись за руки, они тихонько побрели наверх, к отцовскому дому.

Он чисто выбрит, влажные волосы аккуратно причесаны. Одет в новые рубашку и брюки, туфли начищены до блеска. Он захватил с собой папку со всеми метриками и прадедушкин кольт, уже не работающий, но гравировка П. МакКаллоу отлично видна.

Он обошел всю террасу, разыскивая ее, увидел раскрытые стеклянные двери.

Она сидела в кресле, читала.

И сразу узнала его.

– Вы, должно быть, ищете Долорес.

– Нет.

– Люблю разжигать камин, приезжая сюда, – сказала она. – Даже если приходится открывать дверь из-за жары.

– Очень мило.

Она ждала, что еще он скажет.

– Я работаю у вас.

– Я помню.

Кажется, прошла вечность, прежде чем он сумел произнести следующую фразу.

– Я правнук Питера МакКаллоу. Я хотел работать у вас, потому что… – И не решился продолжить; это прозвучало бы бредом.

Ее лицо оставалось безучастным, никакой реакции.

Из кожаной папки, которую он тоже вычистил и отполировал перед выходом, достал бумаги и письма. Подойдя ближе, протянул ей все и тут же отступил. Пока она читала, он разглядывал комнату. Огромная, метров тридцать на сорок. И потолки не меньше десяти метров высотой, балки наверху как в старинной церкви. В одну эту комнату запросто поместились бы целиком три дома размером с дедушкин. Вспомнился особняк Арройос.

Она прочла несколько первых страниц, остальное принялась быстро просматривать.

– Мы родственники, – повторил он.

Взгляд оставался равнодушным, но руки начали слегка подрагивать.

– Боюсь, вынуждена просить вас удалиться, – спокойно проговорила она.

Он растерянно вновь указал на бумаги.

– Вы немедленно покинете этот дом, – не меняя тона, повторила она. – Мистер Колмс выпишет вам чек.

Улисс попытался что-то объяснить, но она молча поднялась и, не обращая на него ни малейшего внимания, словно его здесь вообще не было, подошла к мраморному столику, сняла телефонную трубку.

Набрала номер, и тут их взгляды встретились.

– Это миссис МакКаллоу. В моем доме человек, который отказывается уходить. Да, прямо сейчас, в моей комнате.

Она кивнула ему и махнула рукой, прогоняя. Он почувствовал, как тело само двинулось к выходу.

– Имя? Мартинес или что-то в этом роде.

Его как будто ошпарили кипятком. Он ринулся к ней забрать назад свои бумаги, но, видимо, она неверно истолковала движение, резко отшатнулась всем телом, запнулась о собственную ногу. Он потянулся поддержать ее, но она, неловко развернувшись, рухнула на пол прямо у камина. Голова с громким стуком ударилась о камень. Телефон выпал из рук. На том конце провода кто-то продолжал говорить.

– Миссис МакКаллоу? – испуганно прошептал он.

Веки трепетали, не опускаясь окончательно, но и не поднимаясь.

– Я вас не трогал, – зачем-то сказал он.

Она молчала. И не двигалась. Глаза открылись, но смотрели в никуда, и он понял, что она умирает.

Он собрал бумаги, затолкал в папку, огляделся, проверяя, не забыл ли чего, и направился к дверям. Он ее убил. Даже не прикасаясь. Одним своим существованием.

Выйдя на террасу, он увидел вдали на холме рабочий фургон и поспешно юркнул обратно в дом. Его обязательно найдут, вычислят, у них для этого масса возможностей. Но он не прикасался к ней. Ты мексиканец, оказавшийся в доме богатой дамы, рассуждал он. Им безразлично, прикасался ты к ней или нет.