— Но они ведь, несмотря на всю их странность, все же люди… Они — уникальная раса, и одному только Богу известно, что мы могли бы от них узнать. Мы можем… нет, мы должны найти способ пообщаться с ними. Хоть какой-нибудь способ.

— Нет, дочь, — вмешался в разговор профессор. — Мне вполне понятны твои мотивы, но в данном случае Улисс прав. Единственное, что нам сейчас крайне необходимо, — это как можно скорее отсюда выбраться.

— Да нет же!.. — стала возражать Валерия с таким выражением лица, как будто мы закрывали глаза на очевидное. — Этот последний морсего не проявлял ни малейшей агрессивности. Можно с уверенностью сказать, что мы стали свидетелями их первой попытки сближения с нами.

Иак, к всеобщему удивлению, встал перед Валерией и посмотрел на нее суровым взглядом.

— Ты видеть только то, что ты хотеть видеть… — сказал он. — Морсего рождаться, чтобы убивать люди, вырывать их сердце! — Произнося эти слова, он изобразил пальцами, как когти морсего разрезают грудь и вырывают сердце. — И затем есть это сердце! — Туземец поднес воображаемое вырванное сердце к своему рту. — Если ты думать, что ты мочь говорить с они, ты ошибаться, ты умирать. Морсего вернутся. — Иак окинул взглядом всех нас. — Возможно, не сегодня, возможно, завтра, но они вернутся… и убить все.

И тут, словно бы в подтверждение слов Иака, со стороны лестницы донесся жуткий крик, в котором чувствовалась огромная неугасимая ненависть.

Мы окончательно осознали, что морсего снова придут по наши души и, если нам не удастся удрать из этого проклятого города, мы умрем — как умирали все те, кого заносило сюда сотни и тысячи лет назад.

Эта бессонная ночь, казалось, никогда не закончится.

Мы дежурили по двое, потому что опасались, что один человек может случайно заснуть, и не сводили при этом глаз с лестницы. Минуты казались нам часами, а часы — днями. Несмотря на напряженную обстановку, нам всем удалось немножко поспать — уж очень сильно мы устали! — на холодном полу, который лично мне показался мягче матраса.

По какой-то неизвестной причине морсего на нас в эту ночь больше не нападали, и это дало нам возможность немного расслабиться. Тем не менее, когда будильник моих часов затренькал в семь утра и я, чертыхаясь, открыл глаза, у меня было ощущение, что я спал всего лишь минуту-другую и что мне еще спать и спать.

К сожалению, время, выделенное мне для сна, уже закончилось, и, хотя в помещении, в котором мы находились, по-прежнему царил полумрак, еле заметные лучи света, проникавшие сюда с верхней части лестницы, давали понять, что солнце уже взошло.

— Просыпайся, малышка! — уныло произнес я, обращаясь к Кассандре и с трудом поднимаясь на ноги. — Пора вставать.

— Оставь меня в покое… — возмущенно пробурчала Касси, не открывая глаз.

— Ну же, вставай, — не унимался я, стараясь выглядеть бодрым, несмотря на то что у меня от усталости болело буквально все, даже ресницы. — У нас много работы.

— О чем ты говоришь? Какой еще работы? — спросил профессор, медленно потягиваясь.

— Сейчас увидите.

— Он всегда ведет себя так таинственно? — спросила у отца Валерия.

— Он таким способом привлекает к себе внимание.

— Он думает, что может у кого-то вызвать интерес… — пробормотала Касси, свернувшись на полу клубочком.

Я покосился на мексиканку: она, похоже, считала, что все еще не свела со мной счеты.

— Ну хорошо, — сказал я, скрещивая руки на груди. — Вам, насколько я понял, неинтересно узнать, какой у меня в голове родился план относительно того, как нам отсюда выбраться.

— Боюсь про него даже и спросить… — Профессор шумно вздохнул и провел ладонью по лбу.

— А мне интересно, — заявила Валерия. — И что же это за план?

— Очень простой, — ответил я, выдавливая из себя улыбку. — Кто-нибудь из вас видел фильм «Пересечение границы»?

Мы очень осторожно поднялись по винтовой лестнице, опасаясь натолкнуться на какой-нибудь сюрприз, подготовленный для нас жуткими черными существами, и снова оказались в главном зале храма, в котором мы, однако, уже не чувствовали себя, как раньше, абсолютно недосягаемыми для морсего.

Хотя все те вещи, которые мы оставили здесь вчера вечером, теперь были разбросаны в беспорядке, морсего, похоже, не стали разрывать на части наши скудные пожитки, а потому они остались практически неповрежденными.

Утренний свет уже проникал через вход внутрь храма, и это не только позволило нам вздохнуть спокойно, но и даже почувствовать воодушевление: как бы там ни было, но мы сумели без потерь пережить эту ночь, что стало для нас целым достижением.

Тревогу теперь вызывало тяжелое состояние Анжелики. Когда я поднялся по лестнице, неся бразильянку на руках, а затем снова положил ее в главном зале храма на носилки, Анжелика, хотя и крепко спала, застонала от боли. Женщина потеряла слишком много крови, и я опасался, что долго протянуть она не сможет.

— Ну что ж, вот мы и здесь, наверху, — пробормотала Валерия, переводя взгляд с Анжелики на меня. — Теперь расскажи нам, в чем же заключается твой план, позаимствованный, как я догадалась, из какого-то фильма.

— Хорошо, — кивнул я. — Мне вчера почему-то вспомнился этот фильм, основанный на реальных событиях. В нем две семьи из существовавшей тогда Германской Демократической Республики умудрились перебраться через границу на дирижабле, который они сами и сконструировали, и мне пришло в голову, что мы могли бы попытаться сделать то же самое.

На лицах моих друзей появилось такое красноречивое выражение (впрочем, именно такое выражение на их лицах я и ожидал увидеть), что я, не давая им времени что-либо сказать, опустился на коленки и под их все более удивленные возгласы острием ножа нацарапал на полу чертеж аппарата, который я надеялся с их помощью сконструировать.

Не очень-то лестные высказывания по поводу состояния моего психического здоровья, шуточки относительно того, как мало у меня в мозгу нервных клеток, насмешка, вызванная моей по-детски наивной верой в то, что ухищрения, используемые персонажами приключенческих фильмов, могут сработать и в реальной жизни, — такими были комментарии, которые я услышал, коротко излагая пришедшую мне в голову идею. Когда же я закончил, мы все вчетвером (Иак предпочитал отмалчиваться) все же обменялись мнениями относительно предложенного мною, надо признать, довольно бредового плана.

— Это не сработает, — категоричным тоном заявила Валерия.

— Еще как сработает, — возразил я.

— Почему ты так решил?

— Потому что… потому что это должно сработать, — сказал я, не придумав никакого другого довода.

— Улисс, ты хоть отдаешь себе отчет в том, что это похоже на план, родившийся в голове десятилетнего ребенка? — Профессор Кастильо произнес эти слова таким ласковым тоном, как будто он разговаривал с мальчуганом.