— Он никуда не делся. Он за электрика работает. Он сейчас территорию обходит. На столбы лазает.

— А электрик-то где? Почему он сам не обходит? На столбы не лазает?

— Потому… Он тока боится. В электричестве не понимает. Зато он организатор хороший. Его у нас ответственным секретарем зачислили.

— А тот сиклитарь, который настоящий? Его куда дели?

— Его срочно в столовую поставили. Потому что там место было свободное. Он исполняет обязанности повара.

— А где же тот повар? Что с ним? Он заболел никак? Или чего?

— С им ничего. Жив, здоров. Перед вами сидит. Тот повар и есть я.

— Благодарствую, уважаемый.

Глава двадцать девятая

Железное слово главы

Пластмассовый дедушка был счастлив. Все-таки он установил контакт с лучшими людьми города. Оставалось немногое. Только рассчитаться с гостиницей, отправить посылку Володе Удинцеву, увидеться с академиком Булкиным и евонным другом академиком Бутылкиным, подобрать себе материал для ракеты и кое-что еще сделать по мелочам…

И все, можно двигать домой. В родные Шарики.

За столом дежурного по этажу сидела строгая женщина. Она немедленно выписала счет за номер. Где было написано:

Дырка на ковре — ремонт десять рублей. Разбитая раковина — замена — пятнадцать рублей. Испорченный вентилятор — 3 руб.

— Уважаемая, — сказал Константин Михайлович, — где ж вы видели дырку на ковре?

— Как где? В вашем номере. Вы небось напились и дырку сделали.

— Нет у меня никакой дырки.

— Ишь чего говорит. Нет у него дырки! Пошли посмотрим.

В номере ковер был цел.

— Где же дырка? — спросила растерянная горничная. — У всех была, а у него нет.

— А у меня нет. А у меня все чинно-блинно. До свидания, уважаемая. Благодарствуйте!

В номере действительно все работало. Все было чинно-блинно. От раковины до вентилятора. И это испортило настроение дежурной на несколько долгих дней.

Сам Константин Михайлович отправился на почту и отправил Володе Удинцеву странный подарок — два не самых новых ботинка. Почтовая работница не хотела их принимать. Она кричала, что это позор. Кому такие нужны? И показывала ботинки очереди. Но очередь единогласно решила, что ботинки добрые и что их надо обязательно отправить. Что было сделано.

Потом он кинулся домой к академику Булкину. Ему сказали, что Булкина нет. Уехал к своему другу академику Бутылкину.

Дедушка метнулся туда. Но выяснилось, что Бутылкина нет. Отправился на одноименную с собой улицу к Булкину.

Короче, дело было неясное, и дедушка понял, что не судьба. Надо было вылетать в Шарики.

А двадцать восемь подъемных кранов с чугунными чушками двигались в сторону карандашной фабрики. Ох, достанется ей! Прошел час.

Двадцать восемь подъемных кранов со страшной силой колотили трубу. Но без толку. Им не успевали подвозить чугунные бабы. Потому что труба стояла, а бабы разлетались вдребезги. И никто не решался позвонить председателю горсовета и сказать ему, что его железное слово до сих пор еще не выполнено.

— Сердечные, что это вы делаете? — спросил дедушка.

— Трубу рушим.

— И как рушится?

— Да никак не рушится. Сорок чушек разбили.

— А ну, дайте я встряну!

— Как встряну? Как встряну? Туда нельзя! — закричал крановщик.

— Отойди, милой! — сурово сказал дедушка. И пошел к основанию трубы.

Крановщик включил сирену.

Константин Михайлович зашел внутрь через низкую дверку и проглотил таблетку. Трубу стало шатать и гнуть в разные стороны. А в радиомагазинах в округе стали на глазах изумленных продавцов исчезать конденсаторы, триоды, пентоды, выпрямители, усилители, генераторы высокой и низкой частоты и всякая прочая радиорадость.

Труба изменялась с каждой проглоченной таблеткой и с каждой секундой все больше. Дедушка аж раскраснелся от напряжения.

Но что-то не взлеталось Константину Михайловичу. Не хватало энергии. Не было еще пары таблеток для взлета.

Тем временем один из двадцати восьми подъемных кранов озверел, тоже включил сирену и пошел на трубу в психическую атаку.

— Уууу, — выла сирена.

— Аааа, — кричал машинист.

Непонятно как, но он раскрутил ядро вокруг крана и что было сил шлепнул трубу.

И тут она поднялась. И к удивлению всех окружающих, медленно ринулась в воздух.

В чистое космическое небо.

Ядро психического крановщика сообщило ей недостающую энергию. Не стало карандашной трубы. Межгалактическая ракета уходила вдаль на наших глазах.

Железное слово железного председателя было выполнено. Все было чинно-блинно.

Глава тридцатая

Карцева-младшего снимают с крыши,

а Володя Удинцев получает по почте антигравитационные ботинки

В заглавии этой главы собственно все и написано. Только добавлю, что то и другое произошло тихо и скромно. Надо еще добавить, что Володя Удинцев был счастлив, а Карцев-младший не очень.

И еще.

Володя Удинцев понял, откуда взялись ботинки-скороходы в русских народных сказках. И как они работают.

Глава тридцать первая

Таблетки в семье Карцевых

— Ну-с, папочка, — сказал Григорий Борисович, когда вернулся домой из-под расследования, — давай их сюда.

— Кого их? Куда сюда? — завращал белесыми глазами Карцев-старший.

— Космические таблетки, папочка. Из шкафа на шестнадцатом этаже.

— Не дам. Нос не дорос.

— Да я из тебя, дорогой ты мой человечек, душу вытрясу. Вместе с таблетками.

Дорогой человечек понял, что это будет сделано. Он быстро схватил из кармана валидольную капсулу и проглотил одну золотую пилюлю. Карцев-младший схватил вторую. И каждый задумался о своем.

Карцев-старший мысленно стал конструировать машину для печатания денег. Карцев-младший стал конструировать свою карьеру. Свои успехи по служебной линии.

Но, как уже говорилось, мало проглотить таблетки. Наглотаться таблеток каждый может. Надо было еще уметь конструировать.

У Карцева-старшего вырастал посреди комнаты блестящий металлически-пластмассовый аппарат. Кривобокий и хромой. Но хромированный. Вот он готов. Впереди яркая красная кнопка. Так и просит: «Нажмите меня!».

И нажал Карцев на нее. Затрещал аппарат. И вот она в руках конструктора, долгожданная тринадцатирублевая бумажка. Она выскочила легко и просто, как билетик из загородного автомата.

Увидев цифру, Карцев позеленел. А когда он увидел портрет на этой денежной единице, он покрылся изморозью. Портрет был его — Карцева.

— Кто же это я получаюсь? — спросил он сам у себя. И сам же себе ответил: — Я получаюсь фальшивомонетчиком.

И еще он спросил сам себя:

— Чем же мне это грозит? — И сам же себе ответил: — Тюремным заключением на очень долгие годы. Вплоть до расстрела.

Он взял утюг и стал превращать фальшивомонетную машину в утиль.

Карцев-младший, Григорий Борисович, размечтался о должностях, кабинетах и правительственных автомобилях. И стали вырастать на разных столах и подоконниках необычные телефонные спецаппараты. И синие, и белые, и зеленые, и красные, и хромированные. И стали они