Генерал Алексеев 28 февраля принял окончательное решение примкнуть к заговорщикам и телеграммами остановил эти боеспособные части на пути к Петрограду. В его циркулярной телеграмме ложно утверждалось, что беспорядки в Петрограде пошли на убыль и надобность в подавлении мятежа отпала. Крайне негативную роль сыграл в те дни, как известно, председатель Государственной Думы М. В. Родзянко.

Некоторые из этих частей находились уже в часе-двух езды от столицы. Все они были остановлены. Генерал-адъютант Н. И. Иванов получил приказ Алексеева уже в Царском Селе — его солдат не большевистские агитаторы уговорили, как рассказывали в СССР, а остановил сам генерал Иванов по получении этой телеграммы.

А Николай II 28 февраля попал в западню.

Обо всем этом можно прочитать в мемуарах участников тех событий. Как я уже упоминал, наиболее полно впервые собрали эти материалы историки-эмигранты Виктор Сергеевич Кобылин [51] и Сергей Петрович Мельгунов [64].

Выезжая из Ставки в Царское Село, Николай был уверен, что к его приезду мятеж в Петрограде будет подавлен снятыми с фронтов войсками — или что по крайней мере 40 тысяч боеспособных штыков окажутся в его распоряжении. Подавить мятеж было нетрудно — в Москве в декабре 1905 года было гораздо сложнее.

Иногда от оппонентов можно услышать и такую инвективу: зачем Николай II уступил заговорщикам 2 марта в Пскове? Надо было сопротивляться до конца. Мол, «режьте-стреляйте, мученический приму, но от Богом данной власти не отрекусь»… Ну, предположим…

Надо тут помнить, что генерал Рузский еще при первом разговоре прямо сказал Государю, что в случае отказа он не может ручаться за безопасность Александры Федоровны. Это был шантаж, но после убийства Распутина ненависть всей оппозиции оказалась направлена именно на нее. Хотя даже посол Бьюкенен писал, что Императрица в Петрограде самая решительная патриотка и намерена стоять за войну до победного конца (это к слову о масштабах клеветы). Можно не сомневаться, что если бы Государь отказался отречься, Александра Федоровна была бы немедленно арестована заговорщиками, а может и убита — к этому дело и шло.

Версия

Предположим, Николай II отрекаться отказался. Через три-четыре часа ему сообщают, что Александра Федоровна арестована, и весь Петроград требует его отречения (ложь, но сказали бы).

С кем дети? Четыре дочери, больные корью, и сын?

Предположим, он все равно отказывается отречься. В этом случае пришлось бы заговорщикам его арестовать, а скорее всего и убить. На престоле, по закону о престолонаследии, оказался бы больной Алексей при регентстве Михаила. Михаил отрекся и при живом брате, при отречении Николая II в его пользу — значит, отрекся бы и в этом случае — в пользу того же Временного комитета (правительства).

Все это произошло бы в три-четыре дня. Ну, возможно, в течение недели.

Итог — все то же самое, только с арестованными на несколько дней раньше Николаем и Александрой (не исключено, что и с убийствами), с больным Алексеем, который скончался бы без ежедневного внимания матери в месяц или два.

Народ поднялся бы за Государя?

Может и поднялся бы, если бы призвала Церковь. Но Святейший Синод в Петрограде еще 26 февраля отказался призвать православных мирян (т. е. практически весь народ) не участвовать в беспорядках и демонстрациях, а через несколько дней после отречения радостно приветствовал новую власть и благословил ее.

Следуя логике оппонентов, можно сказать, что и в этом виноват Николай II. Однако католический приход в Петрограде выпустил воззвание к своим прихожанам — не участвовать в демонстрациях — и ни один католик в событиях февраля-марта 1917 года участия не принял! Об этом честно написал в своих воспоминаниях товарищ (заместитель) обер-прокурора Святейшего Синода (с сентября 1916 по март 1917) князь Н. Д. Жевахов [42, с. 385–387]. Что, Николай католиков любил особо? Нет, этого не было.

Таким образом, при любом варианте развития событий результат был бы аналогичным. Возможно, Государь это понимал. Возможно, не думал об этом, а думал о жене и больных детях. В любом случае, другого выхода у него не было. Не говоря уже о том, что с точки зрения нормального человека он поступил совершенно правильно.

Наиболее вероятно, что еще вечером 1 марта в Пскове Рузский в самые бурные («буря была» — по выражению самого Рузского) часы шантажа, после почти неприкрытых угроз в адрес Императрицы открыто сказал Государю, что у них (у заговорщиков) в случае дальнейшего упорствования не будет другого выхода, кроме как убрать и его, Государя — и что это вызовет раскол в армии, но у них теперь нет другого выхода. Скорее всего, еще тогда же, вечером 1 марта, Рузский сказал Государю и то, что отречение согласовано с союзниками, с послами Англии и Франции. Почти наверняка так оно и было: заговор был согласован в общих чертах, и Рузский сказал об этом Государю. Можно не сомневаться, что после общей победы в Первой мировой союзники не хотели видеть ни того, как Россия становится в Европе гегемоном, ни того, что во главе ее стоит сильный Государь. То, что США не хотели вступать в войну, пока на троне Николай II, а в России нет конституции — это давно известно. Государь это знал. Напомню, что США вступили в войну после падения монархии в России. Вероятно, все это Рузский и обрушил на Государя вечером 1 марта в царском вагоне литерного поезда в Пскове.

Николай II согласился отречься на следующий день, 2 марта, когда Рузский показал ему пять телеграмм от командующих фронтами в поддержку отречения, скрыв при этом резкий отказ представителя флота в Ставке адмирала А. И. Русина. Возражали против отречения также генералы Ф. А. Келлер и Хан Нахичеванский. Напомню при этом еще раз, что Государь все это время в Пскове был изолирован от всех коммуникаций и не имел возможности повлиять на ситуацию.

* * *

Известно высказывание относительно свободного в 1927 году советского журналиста Михаила Кольцова во вступительной статье к книге Д. С. Боткина «Отречение Николая II». Цитирую:

Насчет «перепуганной толпы защитников трона» Кольцов все же передергивает: 1–2 марта никто из верной Присяге свиты Государя в поезде еще не был испуган — просто они ничего не могли предпринять без его приказа, а он уже понимал, что ни к чему, кроме кровопролития, это не приведет. Испугались многие из свиты через неделю, 9 марта, в поезде из Могилева в Царское Село — когда узнали, что Николай едет в поезде «как бы арестованный» (по выражению Алексеева перед посадкой в поезд в Могилеве). И что накануне в Царском Селе Корниловым арестована Александра Федоровна и все, кто добровольно остался с ней в Александровском дворце.