Рейстер хлопнул себя по бедру, где, прикрепленная к поясному ремню, висела массивная кобура. Петр задумался – первая партия револьверов имела длинный ствол, а деревянную кобуру в случае нужды можно было превратить в приклад. Держал он в свое время отцовский маузер в руках – по этому типу ее и приказал сделать. И делали в Ижевске на секретном оружейном заводе по штуке в день плюс четыре барабанные винтовки

– Механизм у них со штуцером один, точь-в-точь! Патрон и ствол короче, легче делать, и дешевле порядком выйдет, ваше величество! А патроны… да просто – из металла для учебы, и не потеряются, и снаряжать легко в полковых обозах. А картонные для боя – потерять не жалко!

Петр радостно осклабился – допрежь никто его здесь за эти годы так качественно не «отвозил». А глупостей он «наморозил» изрядно, может, маловато для государства, но с избытком для себя лично. А потому такой урок необходимо было отметить.

– Нарцисс! Розу тебе в… одно место! Две чарки водки сюда подай, я с господином гвардии полковником за его новый чин выпить желаю!

Троянов вал

– Платон, а ведь вал магометанами не занят! – Сотник Семен Куломин придержал коня, всматриваясь в высокую насыпь.

На всем ее протяжении не виделись блестки от начищенных ружейных стволов или заточенных острых татарских сабель, не показывались таящиеся человеческие фигурки, не слышалось ржания лошадей, не побрякивала плохо пригнанная сбруя.

– Да сам вижу, что нет тут ни османов, ни татар клятых. – Вопрос не застал хорунжего врасплох. – С чего бы это?

Казачьи офицеры переглянулись понимающими взглядами – оба давно были зрелыми казаками, с детства вместе росли, в одних и тех же походах кровь проливали да славу казачью искали. Особенно отличились восемь лет назад, когда государю Петру Федоровичу помогали мятежную гвардию усмирять. Платон тогда старшим урядником был, или пятидесятником по-старому, а Семен Куломин, друг его закадычный, хорунжим.

Обласканы царем донские казаки с тех пор, волю и землю имеют, своим порядком живут. И в чинах с тех пор уравнены – государь казачьи звания в новую «табель о рангах» вписал. Хорунжий теперь прапорщику армейскому равен, ведь тот и другой от «знамени» чин свой имеют. Сотник – подпоручику, хотя Куломину и обидно – молодые дворяне его запросто получают, а казак своим горбом лет пятнадцать выслуживает. А густые майорские эполеты только один командир казачьего полка носит, войсковой старшина.

Но обиды не было, наоборот, в чинах ведь с благородными дворянами простые станичники сейчас вровень, а за то кровью платить требуется – по чести и служба спрашивается…

– Бери свою полусотню, Платон, и дуй через вал! Но тихо! Я свою следом поведу, если что, то татарам укорот сделаем.

Воскобойников кивнул, махнул рукой станичникам и двинул коня вперед. Казаки стали растягиваться лавой, понукая коней взобраться на земляную преграду. Полсотни казаков почти одновременно взошли на вал, сжимая в руках пики и сабли.

– Твою мать!

– Ох ты!

– И скоко тут басурман?!

Врага за валом не было, ни конного, ни пешего. Широкое поле на несколько верст было пустынным, только за дальними лощинами, на высотах в сумерках мерцали алыми пятнами тысячи костров, а в небо поднимались бессчетные струйки дымков.

– Нехристи вечерять себе варят!

– А мы заутреню им устроим!

– Чай, баранинку лопать будут, не мамалыгу треклятую!

– И винцом запивают, закон свой в походе не блюдут!

Казаки весело переговаривались – блюсти тишину не было смысла. Даже вездесущие татарские разъезды сейчас не сновали – настолько османы были уверены в своей силе.

– Ежели у одного костра по десятку сидит, – Платон Воскобойников тихо пошевелил губами, – то сколько их здесь?

При Ларге дымков было намного меньше, он сам их подсчитывал. Басурман там было полсотни тысяч. А здесь сколько? На первый взгляд, втрое больше дымов, да раскинулись полосой на пару верст.

– Полонянина бы взять да попытать…

– А вот этого делать не надо, – рядом раздался насмешливый голос сотника. Куломин сидел в седле как влитой и, прищурив глаза, рассматривал огромный турецкий лагерь. – Еще встревожатся, а сие не нужно. Я гонцов уже отправил, наши после полуночи выступят. А мы здесь, в ертауле стоять будем. Так что с вала казаков уводим, нечего им маячить. Десяток дозорными оставь, пусть в кустах сидят, а коней вниз сведи. Мыслю, битва будет жестокая!

Гречиничи

– Дядя Ваня, а вправду вы с царем батюшкой вместе кровушку проливали? – Молоденький рекрут с мольбой посмотрел на старого седоусого сержанта, что старательно набивал трубку крепкими пальцами.

– В Петергофе то было, когда баталию с мятежной гвардией учинили, – обстоятельно ответил Иван Тихомиров и усмехнулся, вспоминая, какая радость царила тогда в его сердце. – Мне батюшка наш знак святого Александра пожаловал да чин сержантский. А потом еще медаль серебряную, а не бронзовую, как другим солдатикам. За преданность!

Старик прервал речь и старательно прикурил трубку от фитиля. Пару раз пыхнул дымком, раскуривая.

– А что ж ты на пенсион не ушел-то?! Ведь стариков в солдатах сейчас, почитай, и нет! В полку только ты такой один…

– А ты меня стариком не считай. – Солдат как бы лениво, но настолько быстро врезал рекруту подзатыльник, что тот не успел отшатнуться. И, получив внушение от старослужащего, почтительно закивал – мол, понял я вашу науку, батюшка, и благодарен за нее.

– Так-то, – вымолвил Тихомиров, а в его стариковских глазах мелькнул отеческий проблеск. Любил он парня, услужливый и добрый, не солдатом бы ему быть. Но руки золотые, вот и определили его в полковую мастерскую, где работы всегда много, – и новые нарезные ружья чинить, и к старым фузеям «крутящиеся» пули отливать, и сапоги починять, да и других дел невпроворот, вечно заняты.

И правильно: служивые без дела – что тати ночные, только хлопоты причиняют. Нет, у их полковника не забалуешься, его высокоблагородие еще в войне с пруссаками свой норов показал.

– Скучно на пенсионе. Да и ехать некуда – в родных краях меня подзабыли, ни двора ни кола. Вот и упросил Петра Федоровича на службе оставить, пригожусь, мол, еще. Он меня и повелел обратно в родной полк принять. Я как в семью вернулся, все кругом свои.

– И сапоги мы носим отличные – ни у кого в армии таких нет!

– Это государева нам честь, за Кунендорфскую баталию. Апшеронцы тогда все атаки пруссаков отразили, больше половины нашего полка полегло. Вот Петр Федорович и повелел – раз по колено в крови на поле стояли, то и сапоги такие же носить будете. И хоть в гвардию не причислил, но в одной бригаде с измайловцами состоять приказал.

– А лейб-гвардейцами мы станем? – с надеждой спросил солдатик.

– Ежели в боях с турками себя покажем, то почему бы и нет! А османы злые – я с ними тридцать пять лет тому назад первый раз воевал. Таких в полку только двое нас и осталось – полковник и я, грешный!