До гнома донеслись отчаянные крики. «Воины Лайгаша нашли свою судьбу, – равнодушно подумал он. – А я вот-вот найду свою».

Ящик уперся во что-то твердое. Подняв глаза, Мэтт с трудом разглядел перед собой стену.

Приподнявшись на локтях, гном попытался дотянуться до панельки. Рука бессильно проскребла по стене. Во рту появился отчетливый привкус крови.

Мэтт перевел дух. Вдавить панельку в стену ему удалось только с четвертой попытки.

Ничего не произошло.

Привалившись спиной к стене, гном подхватил перепуганную дрожащую Рэппи и бережно посадил ее на колени.

– Прости, животина! – только и смог сказать он.

Ну, раз напоследок, так напоследок…

Подцепив лезвием топора крышку ящика, Мэтт отжал язычок замка и заглянул внутрь.

Сапфиры. Подобранные один к одному, как на прилавке у ювелира. Чудовищно богатого ювелира.

Гном улыбнулся и закрыл глаза. x x x

Когда Макобер надавил на красную кнопку, я подумал, что надо было все-таки провести пару вечеров над картами Лайгаша. Да, задним умом…

Вокруг нас зеленела редкая березовая роща, насквозь прогретая ласковым весенним солнышком. После Лайгаша пейзаж казался неприлично, идиллически безмятежным, если не сказать банальным. Густой бархат травы, приютившаяся на рухнувшем стволе чага, ярко-желтые россыпи одуванчиков…

Поначалу даже трудно было поверить, что это не очередная западня, специально сотворенная для того, чтобы грабители расслабились и добраться до них не составило особого труда.

Последним появился Мэтт. Он был без сознания и выглядел так, точно каждому из трех-четырех разрушенных уровней Лайгаша удалось оставить на нем свой след. Рэппи попискивала от ужаса и никому не давала к себе притронуться.

Убедившись, что спастись удалось всем, друзья рухнули, где стояли. Только мы с Бэх нежились в потоках Силы наших богов, точно две ящерицы на теплых валунах. А потом, не сговариваясь, принялись за дело.

Пока я пытался подлатать Торрера, Бэх удалось привести в чувство гнома. Однако свои приключения после того, как остальные покинули Лайгаш, Мэтт описывал весьма туманно. А в конце поклялся, что перед тем, как провалиться в небытие, заметил приземистую фигуру какого-то другого гнома, спешащую к нему из темноты коридора.

Пришлось сделать вид, что мы ему верим. Тем более что Макобер со значением показал глазами на солидную вмятину на шлеме и потребовал, чтобы мы оставили Мэтта в покое.

Как бы то ни было, сапфиров талиссе хватит не на один год безбедной жизни.

А вот нас в первый день хватило только на то, чтобы отдыхать, отдыхать и снова отдыхать. Не было желания даже разводить костер.

Забавно, что Терри сразу выпустил поразмяться своего дракончика. Кто бы мог ожидать, что он так трогательно к нему привяжется…

Свиток Абу Дамлаха вызвал у талиссы весьма умеренный интерес и еще более умеренный энтузиазм. По общему мнению, никакие сокровища мира не стоили ни Айвена, ни Баураста. С чем, в общем-то, трудно не согласиться.

Как оказалось, нас выбросило всего в дне пути от Трумарита, столицы герцогства Этренского. И талисса была настроена остаться в ней до тех пор, пока ей не наскучат городская суета, мягкие кровати и светлый майонтский эль.

В Трумарите мы с Бэх и объявили о своей помолвке. Меня поздравляли довольно сдержанно, да и на ее долю, как мне кажется, досталось больше напутствий, нежели поздравлений.

После свадьбы мы отправились в мой родовой замок. Я сказал Бэх, что мечтаю познакомить ее с родителями, но еще больше мне хотелось сказать маме, что я вернулся. К ним. К Ашшарат.

Расставались без особых церемоний. Талисса обещала ждать нас в Трумарите по крайней мере месяц. И никто не сомневался, что совсем скоро мы увидимся вновь.

Никто, кроме меня.

Эпилог

Высокая стена плюща, окружающая сад со всех четырех сторон, скорее должна была уберечь его хозяина от докучливого любопытства соседей, нежели сам сад – от разграбления окрестными мальчишками.

Как раз с мальчишками-то было проще всего. Когда хозяин отсутствовал, калитка сама впускала их внутрь и ворчливо напоминала, чтобы они не жадничали, не дрались и ничего не поломали. А когда хозяин возвращался, что бывало не часто, та же калитка просила шалопаев не беспокоить его и заглянуть попозже.

Отделаться от взрослых оказалось куда сложнее. Встречать сборщика налогов или одержимого садовода, прослышавшего про творящиеся за забором чудеса, выходил унылый долговязый слуга, сообщавший, что хозяина дома нет, когда будет неведомо, а что до чудес, так чего только люди не придумают, ежели заняться больше нечем.

В отличие от калитки, заходить попозже слуга не приглашал. Но налоги платил исправно…

Большую часть времени сад пустовал. Однако сегодняшний душный летний вечер служил редким исключением из правил.

Под платаном, в глубоком плетеном кресле устроился добродушного вида старичок. На гравюрах так частенько изображают магов, скорее даже Великих Магов: спускающаяся чуть ли не до земли борода, лучики-морщинки вокруг мудрых, немало повидавших на своем веку глаз, пронзительно седые волосы. Одним словом, как любят говаривать сказители, «убеленный сединами старец».

Вполуха прислушиваясь к беседе, у его ног вальяжно возлежал разморенный жарой сайгак.

Сказать по правде, старичок этот не был не только Великим, но и самым обыкновенным магом, однако чувствовал себя в образе вечного доброго дедушки весьма уютно и не видел резонов от него отказываться. В конце концов, он действительно мог бы иметь седины.

Напротив старичка, на врытой в землю скамейке, расположился мужчина лет тридцати в просторном белом одеянии, стянутом небесно-голубым поясом. В нем сразу чувствовалась та южноимперская порода, что так привлекала женщин удивительным сочетанием безмятежного внутреннего спокойствия и неуемной, бьющей через край энергии.

Сквозь распахнутый ворот на шее виднелась цепочка с серебряной фигуркой филина.

– Благодарю вас за угощение, Величайший, – мужчина чопорно склонил голову, – и если мне будет дозволено вас покинуть…

– Дозволено, отчего ж нет? – проворчал старик, отправляя в рот бело-розовую гроздь своих любимых ягод, весьма напоминающих по вкусу клубнику со сливками. – Я с раннего детства слишком многое тебе позволял. Сам теперь и расхлебываю. Кстати, мой мальчик, если ты вдруг запамятовал, то вот уже лет тридцать, как ты зовешь меня Дайнаэлем.

И добавил, заметив протестующий жест собеседника:

– Хотя, если вам, дорогой Эрсин тен…

– Простите, Дайнаэль, – тут же поправился мужчина.

– Так-то лучше. А то все «ваш покорный слуга», да «если мне будет дозволено», – передразнил старичок. – Тьфу!