Сохранилась машина, в общем, неплохо. Правда, от обивки остались лишь клочья конского волоса да полоски иссохшей кожи. Кузов был помят, но без трещин. Не хватало одной фары и куска рамки ветрового стекла, мотор был, разумеется, в нерабочем состоянии, но ничего по-настоящему серьезного. И все колеса оставались на месте и в приличном виде, хотя их предстояло никелировать заново.

Мистер Маккоули отдал мне машину, не взяв ни цента. Этот «Джордан» принадлежал ему с юных лет, он любил машину, как никакую другую, и всегда, по его словам, мечтал возродить ее, но понимал, что мечта так и останется мечтой. И когда я сказал ему, каков мой подход к реставрации «классики», он ответил, что увидеть ее вновь во всем былом блеске и как-нибудь посидеть за рулем – вот и вся угодная ему плата.

Не припомню, в какой момент ко мне пришла догадка, но вскоре она переросла в уверенность, а уверенность все крепла. Наверное, причина отчасти в цвете – краска поблекла, и все-таки она, несомненно, была некогда темно-зеленой. А может, дело не только в цвете, было и еще что-то, трудно распознать что. Но меня вдруг словно толкнули, и, отведя глаза не только от Хелен, ее отца и матери, но и от машины, я поднял взгляд на стену сарая, и точно – там были прибиты рядком старые автомобильные номера, с 1923-го по 1931 год. Я подошел поближе, и вот он – я уже был убежден, что найду его, – номерной знак 1923-го: Иллинойс 11206.

– Прежние номера от «Джордана»? – переспросил я бессмысленно, получил в ответ утвердительный кивок и дерзнул осведомиться вроде бы мимоходом: – Как ваше имя, мистер Маккоули?

Бог весть, что он подумал, – скорее всего, что я спятил, – и все-таки ответил:

– Винсент. А в чем, собственно, дело?

– Простое любопытство. Вообразил себе вас за рулем «Плейбоя», когда он был новеньким. Машина-то быстроходная, и, вероятно, трудно было одолеть искушение и не разогнать ее на всю катушку…

Он засмеялся.

– Что было, то было. Гонял за милую душу. Времена были, прямо скажем, необузданные.

– Наперегонки с поездами, и все такое прочее?

– И это было, – подтвердил он, а мать Хелен бросила на меня какой-то странный взгляд. – В те дни – самое любимое развлечение. Чуть не угодил под локомотив однажды, перепугался до смерти. Помнишь, мать?

– Еще бы не помнить! – отозвалась миссис Маккоули.

– А что произошло? – вставил я. Он пожал плечами.

– Ну… Как-то ночью я погнался за поездом, здесь неподалеку, к западу от города, где шоссе идет параллельно железной дороге. И, обогнав состав, понесся вперед, где шоссе пересекает рельсы, – этот переезд вы, конечно, знаете. Почти уже крутанул руль, хотел проскочить перед самым носом локомотива и вдруг понял, что не успею. – Примолкнув, он удрученно покачал головой. – Будь у меня хоть на две-три секунды больше, доберись мы туда чуть-чуть раньше, я бы рискнул, и нас бы, скорее всего, раздавило. Но мы опоздали к собственной гибели буквально на две секунды: я выправил колеса и поехал дальше вперед параллельно путям. Потом я снял ногу с педали газа, локомотив просвистел мимо, машинист высунулся из кабины, потряс кулаком и проорал что-то в мой адрес. Слов я не разобрал, но уж ясно, что не похвалу…

По губам мистера Маккоули скользнула усмешка.

– А не случилось ли в ту ночь чего-нибудь, что вас задержало? – спросил я тихо. – Какой-нибудь пустяк, которого тем не менее хватило, чтобы спасти вас от смерти?

В ожидании ответа я буквально затаил дыхание. Однако он опять покачал головой и произнес, потеряв интерес к разговору:

– Не знаю. Не помню.

А миссис Маккоули добавила:

– Не помню даже, куда мы ходили в тот вечер…

Нет, я не верю, честное слово, не верю, что мой «Джордан Плейбой» – нечто большее, чем металл, стекло, резина и краска, принявшие форму автомобиля. «Джордан» – не живое существо, у него нет ни мыслей, ни чувств, это только машина. Но ведь трагично, крайне трагично, если две молодые жизни обрываются лишь потому, что природа наделила их удалью сверх меры. Не могу избавиться от ощущения – уж верно оно или неверно, – что когда я восстановил старый «Джордан», вернув ему облик, какой у него был до тех пор, пока юный Винс Маккоули со своей подругой не пустились наперегонки с поездом, когда я дал машине повторный шанс, она по собственной воле вернулась в тот вечер 1923 года и в то место, откуда началась эта нелепая гонка. И тем самым дала повторный шанс не только себе, но и двум молодым людям.

И вот они опять теплым июльским вечером сели в «Джордан» в точности там, где его оставили, и тронулись в намерении погреть кровь и посостязаться с поездом. Однако самые пустяковые происшествия могут повлиять на последующие серьезные события, – как часто мы восклицаем: ах, если бы стряслось то или это, все обернулось бы по-другому!.. На сей раз стряслось – на сей раз, хоть вечер был тем же самым, кто-то выскочил прямо перед машиной, задержав их, пусть всего на две-три секунды. Однако задержка оказалась достаточной, чтобы Винс, промчавшись рядом с поездом, в последний момент передумал и не стал пересекать рельсы. И жил дальше, и женился на девчонке, сидевшей тогда с ним рядом. И у них родилась дочь.

Я еще не просил Хелен выйти за меня замуж, но она догадывается, что попрошу, – вероятно, когда окончу колледж и найду работу. И она понимает: я догадываюсь, что она ответит мне «да». Мы поженимся, заведем детей и, не сомневаюсь, такую же, как у всех, современную машину с жесткой крышей и предохранителями на дверях, чтобы малыши ненароком не вывалились. Но знаю я и другое, притом знаю наверняка: в свадебное путешествие нас, как и ее родителей тридцать два года назад, повезет «Джордан Плейбой».