– Но так и должно быть! – со смехом воскликнула Лейси. – А тошнота пройдет после первых нескольких месяцев.

Все три женщины внезапно рассмеялись.

– Неудивительно, что вы так хотели получить от него весточку. Он знал об этом до отъезда?

– Да я об этом и не подозревала. Я так хочу рассказать ему, посмотреть на его лицо...

– Вы ждете ребенка, – сказал я глупо. Они повернулись, посмотрели на меня и снова расхохотались.

– Но это еще секрет, – предупредила меня Кетриккен. – Я не хочу никаких слухов, пока не узнает король. И я хочу быть первой, кто скажет ему об этом.

– Конечно, – заверил я ее. Я не стал говорить, что шут знает об этом уже много дней. “Ребенок Верити”, – подумал я. Внезапно странная дрожь охватила меня. Разветвление дороги, которое видел шут, новые варианты. Еще одна маленькая жизнь, вставшая между Регалом и властью, которой он жаждет. Как мало будет для него значить это крошечное существо.

– Конечно, – сказал я еще более убежденно, – эти новости лучше держать в глубочайшей тайне.

Я не сомневался, что как только они выплывут наружу, Кетриккен будет в не меньшей опасности, чем ее муж.

Этой зимой стало видно, как медленно сдается Бернс, – как скала, подточенная штормовыми приливами. Герцог Браунди посылал Кетриккен официальные сообщения. Их приносили ей одетые в ливреи гонцы из Бернса. Сперва известия, которые они доставляли, были оптимистическими. Благодаря ее опалам восстановили Ферри. Тамошние люди не только выразили ей свою благодарность, но и послали маленькую шкатулку с крошечными жемчужинами, которые они так ценили. Странно. Они не использовали жемчужины даже для восстановления собственных городов, но с легкостью отдали их королеве, которая отказалась от своих драгоценностей, чтобы люди из Ферри не остались без крова. Я сомневаюсь, что их жертва означала бы так много для кого-нибудь другого. Кетриккен рыдала над этой крошечной шкатулкой.

Позже гонцы стали доставлять более мрачные сообщения. В промежутках между штормами красные корабли нападали снова и снова. Посланцы докладывали Кетриккен, что герцог Браунди не понимает, почему член группы Скилла покинул Красную Башню. Когда Кетриккен прямо спросила Сирен, так ли это, та ответила, что стало слишком опасно держать там Уилла, поскольку его Скилл столь драгоценен, что рисковать им не следует. Раз от разу известия становились все хуже. Островитяне прочно обосновались на Бешеме и Крюке. Герцог Браунди собрал рыбачьи корабли и воинов и предпринял смелую вылазку, но обнаружил, что пираты укрепились слишком хорошо. Корабли и воины погибли, а на новую экспедицию не было средств. Тогда Кетриккен были переданы изумруды Верити. Она послала их в Бернс без сожаления. Если они и принесли какую-нибудь пользу, никто об этом не узнал. Не было даже уверенности, что они попали куда следует. Послания из Бернса становились все более редкими, и скоро стало ясно, что некоторые сообщения в Баккипе не получали. Связь с Браунди окончательно нарушилась. После того как двое гонцов Кетриккен были отправлены в Бернс и не возвратились, королева решила не рисковать больше ничьими жизнями. В это время пираты с Крюка и Бешема начали продвигаться по побережью, избегая подходить слишком близко к Баккипу, но предпринимая ложные атаки к северу и к югу. Ко всем этим набегам Регал оставался непроницаемо безразличным. Он утверждал, что бережет силы до возвращения Верити с Элдерлингами, чтобы выгнать пиратов раз и навсегда. Веселье и развлечения в Баккипе стали привычными, а дары Регала Внутренним Герцогствам еще более щедрыми.

К середине дня Баррич переместился в свою комнату. Я хотел оставить его у себя, где мог бы ухаживать за ним, но он высмеял эту идею. Лейси сама проследила, чтобы его комнаты были приготовлены. Камин был растоплен, свежей воды хватало, постель была проветрена и взбита, пол подметен и устелен свежим тростником. Одна из свечей Молли горела на столе, распространяя в сырой комнате свежий запах сосны. Но Баррич ворчал, что комната стала почти чужой. Я оставил его там, лежащего в постели. Бутылка бренди была у него под рукой.

Я понимал, почему ему было так необходимо выпить. Когда я помогал ему идти через конюшни и подниматься наверх, одно пустое стойло сменяло другое. Не хватало не только лошадей; лучшие охотничьи собаки были проданы. Я не мог отважиться заглянуть в клетки – был уверен, что найду их ограбленными. Хендс шел рядом с нами, безмолвный, но совершенно убитый. Его усилия были очевидны. Сами конюшни были вымыты, оставшиеся лошади вычищены до блеска. Даже пустые стойла были выскоблены добела. Но пустой шкаф, каким бы чистым он ни был, не может утешить умирающего от голода человека. Я понимал, что конюшни были сокровищем и домом Баррича. Он вернулся и обнаружил и то и другое разграбленным.

Оставив Баррича, я пошел в амбары и загоны. Здесь зимовала лучшая часть племенного стада. Я нашел их такими же пустыми, как конюшни. Призовые быки исчезли. Из кудрявых черных овец, которые обычно заполняли целый загон, осталось только шесть маток и один баран-недомерок. Я не знал, какие еще стада раньше были здесь, но слишком много загонов и стойл пустовали в то время года, когда они обычно бывали полны.

От сараев я пошел к амбарам. У одного из них несколько человек грузили в телегу мешки с зерном, две другие повозки, уже нагруженные, стояли поблизости. Я немного постоял, наблюдая за ними, потом предложил свою помощь. Они с готовностью приняли мое предложение, и, работая, мы разговорились. Я весело попрощался с ними, когда работа была окончена, и побрел назад в Баккип, раздумывая, почему полный амбар зерна грузят на баржу и посылают вверх по реке к Турлейку.

Я решил, что проведаю Баррича до того, как вернусь к себе. Я взобрался по лестнице и обнаружил, что дверь в его комнату открыта. Встревоженный, я ворвался внутрь, испугав Молли, расставлявшую тарелки на маленьком столе у кресла Баррича. Увидев ее, я изумленно остановился. Потом повернулся к Барричу и заметил, что он наблюдает за мной.

– Я думал, что ты один, – неловко сказал я.

Баррич смотрел на меня совиными глазами. Он уже приложился к бутылке с бренди.

– И я думал, что буду один, – процедил он. Как всегда, он держался хорошо, но Молли нельзя было обмануть. Ее губы были сжаты в тонкую линию. Она продолжала заниматься своим делом, не обращая на меня внимания.

Барричу она сказала:

– Я недолго буду беспокоить вас. Леди Пейшенс велела мне позаботиться о том, чтобы у вас была горячая еда, потому что вы мало ели сегодня утром. Я уйду, как только накрою на стол.

– И прихватите мою благодарность. – Он перевел взгляд с меня на Молли, чувствуя неловкость и ее недовольство им. Потом сделал попытку извиниться: – У меня было трудное утро, леди, и моя рана немного болит. Надеюсь, я вас не обидел.

– Мне не подобает обижаться на что-либо, сир, – ответила она, расставляя тарелки. – Могу я сделать для вас что-нибудь еще? – В ее голосе была вежливость, не более того. На меня она и вовсе не смотрела.