Но кроме практически неотличимых миров, — продолжал Форестер, — есть и такие, где время течет быстрее или медленнее, и там Элен или уже успела вырасти и стать женщиной средних лет, а то и старушкой со вставной челюстью, и когда она появляется в нашем мире, ничего не понимая — ведь это и для нее шок, неожиданность, — то вам кажется, что происходит что-то мистически непонятное, хотя нет на самом деле ничего естественней этого явления природы. И существуют, наверно, миры, где понятие времени вообще отсутствует, но и там — я не уверен, но может быть — есть свой Себастьян, и своя Элен, а есть миры, где Себастьян сохранил лишь свою внутреннюю связь с вами, а внешне это совсем другой человек, а может, и не человек даже, какое-то иное существо, а может, и не существо вовсе, а камень на дороге или порыв ветра на берегу океана… Понимаете? Каждое существо — вы, я, Элен, ваша Памела, моя Фиона, кто угодно — связано со своими «я» (можете назвать их копиями) в других вселенных, когда-то ответвившихся от нашей, или в тех, что еще не ответвились, но ответвятся в будущем, ведь у них, тех, что ответвятся через сто лет, будет свое прошлое, а в нем — мы, и с ними-нами у каждого из нас тоже есть связь, физическую суть которой мы еще не понимаем, но из-за этого она не становится менее реальной… Все мы так живем, Себастьян, — обычно наши физические образы из других вселенных возникают здесь на очень короткое время. Как если в кинопленку кто-то впечатывает лишний кадр. Никто его не замечает, потому что он один на многие тысячи. Вы не способны ощутить, если ваш организм на миллиардную долю секунды изменился, стал другим, тоже вами, но из вселенной номер триста восемьдесят четыре, а потом, мгновение спустя, все возвращается, кадр промелькнул и исчез, и вы продолжаете жить, как жили. Вы — сумма множества Себастьянов Флетчеров, время от времени вы это ощущаете если не физически, то мысленно — к вам приходят идеи, до которых уже дошел ваш, скажем так, двойник из вселенной, дальше продвинувшейся во времени, а бывает наоборот — вы бессознательно подсказываете уже найденное вами решение двойнику из вселенной, чье время течет медленнее, чем у нас.

— Сны… — пробормотал Себастьян.

— Да! — воскликнул Форестер. — Конечно! Когда сознание отключено, наша связь со всеми другими мирами Мультиверса проявляется куда более естественно. Вы видите себя, во всех снах вы видите только себя, даже если вам кажется, что происходит фантастическое, нелогичное, невозможное — полет в грозовом облаке, например, — это воспоминание о том, что происходило, происходит или произойдет с вами, лично с вами в одном из ответвлений Мультиверса, вы не можете видеть ничего другого, вы всегда, в любом сне остаетесь сами собой, а если — по чистой случайности — наблюдаете ответвление, мало чем отличающееся от нашего, но продвинутое во времени на двадцать лет вперед, то вам представляется, будто вы видите, что произойдет с вами через двадцать лет, вы это запоминаете, и через двадцать лет это действительно происходит, и тогда сон вы объявляете вещим, хотя на самом деле он вещий не больше, чем любой другой сон, он всего лишь отражает реальность — вашу реальность, — просто вы не в состоянии распознать, где в этот момент существуете: во вселенной номер три миллиона или во вселенной номер четырнадцать тысяч…

— А зачем вы ставили фотокамеру? Почему там получались…

— Вы еще не поняли, Себастьян? Вы существуете во множестве ветвей Мультиверса, но не подозреваете об этом, потому что в кинопленке вашей жизни кадры вашего существования в других вселенных попадаются чрезвычайно редко. Если верить расчетам, обычная продолжительность таких кадриков соответствует кванту времени — это единица, деленная на десятку с тридцатью нулями. Совершенно неразличимая для сознания величина! И для физических приборов неразличимая. На это время в нашем мире возникаете вы из мира номер, скажем, семь миллионов, и на такое же время вы оказываетесь в мире номер семь миллионов. Если бы был только один такой обмен кадрами, то вы никогда и ни при каких обстоятельствах не заметили бы и не поняли, что существуете во множестве вселенных. Но таких квантовых обменов каждую секунду происходит огромное количество. Не такое, впрочем, чтобы вы это ощутили, но достаточное, чтобы это ощутило ваше подсознание.

А в некоторых случаях, — продолжал Форестер, — на пленке вашей жизни появляется не один вклеенный кадр, а сто, миллион, миллиард… Вы все равно их не замечаете, потому что и миллиард — ничто по сравнению с единицей с тридцатью нулями. Но ваше подсознание понимает, ваше подсознание фиксирует, ваше подсознание способно ощущать себя во всех тех мирах, о которых вы не подозреваете. Отсюда — вещие сны, голоса с того света, воспоминания о прошлых жизнях, которые на самом деле вовсе не прошлые, а самые что ни на есть настоящие… Это — в тех случаях, когда количество кадров из другой ветви так велико, что общая продолжительность уже на грани вашего сознательного восприятия.

— А Элен… — сказал Себастьян. — Вы ее снимали с частотой шестьдесят тысяч кадров в секунду. Это значит, что…

— Ваша дочь — уникум, Себастьян! Она живет, как и вы, и я, во множестве миров, но у нас с вами склейки с иными ветвями нашей жизни продолжаются квант времени — ничтожно мало, — а длительность чужих кадров в жизненном фильме вашей дочери такова, что их можно фиксировать с помощью современной аппаратуры! Явления сначала продолжались около одной пятидесятитысячной секунды — примерно на такое время фрагменты миров менялись друг с другом, кадры одной пленки оказывались на другой, и наоборот…

— Не понимаю, — пробормотал Себастьян, — все равно это кажется мне бредом. Кадры… Миллион вселенных или миллиард… Хорошо, согласен. Но почему она… я… кто угодно… почему человек оказывается в другом мире вместе со своей одеждой, ведь…

— Ваше «я», — подхватил Форестер, — это то, как вы сами себя воспринимаете. До вас это никак не дойдет, я вижу: не Элен из одного мира оказывается на какое-то время в другой вселенной — замещаются фрагменты реальности, бессознательно человек воспринимает себя вместе с одеждой и, может, вместе с каким-то еще предметом…

— Элен… жива?

— Себастьян, из того, что я сказал, разве вы сами не можете сделать правильный вывод? Смерти нет. Ее нет вообще. Вы существуете в бесконечном количестве ветвей Мультиверса — вы, лично вы, ваше «я», суть, называйте как хотите. И если умирает ваше тело в одной ветви, остаются жить миллионы… бесконечное число остальных… которые не заметят потери, настолько она по большому счету незначительна. Просто на одну из склеек станет меньше. Квант времени…

— Нет, это вы не понимаете, — стиснув виски ладонями, сказал Себастьян. — Что мне до того, что в миллионах миров живут миллионы Элен и Памел? Я-то здесь, я не знаю, что происходит со мной где бы то ни было еще, и я видел, как Элен была и исчезла, а на линолеуме осталось выжженное пятно. И если я не могу найти свою жену, какое мне дело до того, что…

— Вы уверены, Себастьян, что находитесь сейчас в той ветви, в какой были сегодня утром, когда к вам в дом позвонил полицейский? — мягко спросил Форестер.

— Я… — у Себастьяна раскалывалась голова, и вести разговоры, не имевшие никакого отношения к реальности, ему не хотелось. — Но ведь я это я, верно?