21 июля в письме Конэнту Оппенгеймер отметил, что «Супер» «не особенно отличается от того, о чем мы говорили более семи лет назад: это оружие неизвестной конструкции, стоимости, продуктивности и военной ценности». На данном этапе позиция Оппенгеймера относительно моральности бомбы «Супер» была двойственной: «Мы всегда знали, что ее следует сделать, — писал он в своем письме, — и она будет сделана… Но то, что мы считаем ее средством для спасения страны и мира, кажется мне очень опасным».

На следующем собрании Комитета советников при Комиссии по атомной энергии 29 октября мнение Оппенгеймера об этой проблеме все еще было неокончательным, но Конэнт — из моральных соображений — категорически отказывался от разработки термоядерной бомбы. Хотя аргументы каждого из членов Комитета отличались, итоговое решение было общим и определенным: у Америки есть дела поважнее, чем развертывание крупномасштабной программы по созданию термоядерной бомбы. Оппенгеймер, руководитель Комиссии, согласился с мнением большинства.

Это решение подробно изложили в отчете от 30 октября. Обобщив технологические проблемы, ученые добавили к документу также «приложение большинства» (поскольку его подписали большинство членов комиссии, в том числе Конэнт и Оппенгеймер), в котором приводились возражения морального характера:

В нашем решении не продолжать разработку супербомбы мы видим уникальную возможность на личном примере показать, что у тотальной войны должны быть хоть какие-то ограничения, следовательно, мы в силах уменьшить страх и поддержать надежды всего человечества.

Это была инстинктивная реакция на одиозное с моральной точки зрения оружие. Если учесть, что моральные принципы военного времени отличаются от установок мирного существования, то создание оружия безумной разрушительной силы, не оправданное военной необходимостью, было вдвойне предосудительно. «Приложение меньшинства», которое составили Ферми и Раби, пошло еще дальше: «Такое оружие в любом случае выходит за рамки каких-либо военных оснований и приводит к целому спектру неизбежных катастроф. По самой своей природе это оружие непригодно для решения боевых задач и практический эффект от его применения практически всегда будет сводиться к геноциду… В любом отношении, при рассмотрении под любым углом это оружие — зло».

Эмоции зашкаливали. Отчет Комитета советников и рекомендации членов Комиссии по атомной энергии передали Трумэну. Мнения самих членов комиссии по данному вопросу разделились: Стросс выступал за продолжение разработки проекта «Супер», Лилиенталь и другие — против. Стросс обосновал свою позицию в меморандуме президенту от 25 ноября 1949 года, завершая его так: «Резюмируя, я считаю, что президент должен поручить Комиссии по атомной энергии максимально быстро продолжить разработку термоядерного оружия».

Возможно, на тот момент Оппенгеймер полагал, что его взгляды на бомбу «Супер» возобладают, но они практически не нашли поддержки в администрации Трумэна. Чтобы покончить с расколом в рядах Комиссии по атомной энергии, Трумэн решил сформировать новую исследовательскую группу, состоявшую из Лилиенталя, Ачесона (теперь занимавшего пост госсекретаря) и министра обороны Луиса Джонсона. Позиция Лилиенталя не изменилась. Джонсон высказывался за бомбу. Поэтому последнее слово было за Ачесоном.

Ачесон был хитроумным политиком и всегда соглашался с настроениями, которые в данный момент доминировали в администрации. Текущие настроения обобщили в ответе на отчет Комитета советников. Этот ответ в январе 1950 года составили члены объединенного комитета начальников штабов и отослали его Джонсону. В документе выдвигались контраргументы, которые вновь и вновь звучали в последующие годы:

Оппенгеймер и Джордж Кеннан, «длинная телеграмма» которого спровоцировала начало холодной войны в 1946 году, предприняли последнюю попытку помешать появлению бомбы «Супер» и предъявили Ачесону протест. Но было уже слишком поздно. На научной конференции, организованной Американским физическим обществом 29 января 1950 года, Теллер спросил Оппенгеймера, не желает ли тот присоединиться к проекту «Супер». «Определенно нет», — резко ответил Оппенгеймер.

Хотя Ачесон и согласился со многими доводами Лилиенталя, он решил, что внутренняя политика требует запустить форсированную программу по бомбе «Супер». Проект по созданию термоядерной бомбы был нужен для того, чтобы обеспечить выживание Трумэна как президента. На встрече в Овальном кабинете 31 января Лилиенталь начал перечислять возражения. Трумэн прервал его.

«Русские могут это сделать?» — спросил он.

Все кивнули.

«В таком случае у нас нет выбора. Мы начинаем», — категорически сказал Трумэн.

Позже в тот же вечер президент выступил по радио:

Решение приняли. Миру сообщили: супербомба будет создана. Но ученые из Лос-Аламоса пока не представляли, как именно ее создать.

Лэмфер столкнулся с проблемой. Ни ФБР, ни британской разведке не было известно, продолжает ли Фукс активно шпионить в пользу СССР. Если для привлечения его к ответственности использовать доказательства, полученные благодаря проекту «Венона», раскроется не только существование самого проекта, но и то, насколько далеко его специалисты продвинулись в декодировании советских шифрограмм. Чтобы допросить Фукса, требовался серьезный повод.

И Фукс дал такой повод. Его отец переехал в Лейпциг в Восточную Германию, и Фукс спросил своего хорошего друга Генри Арнольда, не компрометирует ли это его. Возможно, Фукс искал способ уехать из Харвелла и начать новую жизнь, вдали от атомных секретов и разведки. Но Арнольд увидел в этом возможность допросить Фукса.