– Конечно. – Иван Абрамович попытался улыбнуться, но внутренне поблагодарил высшие силы, которые не позволили ему, как собирался, отбавить от каждой пачки по несколько бумажек.

– С вами приятно иметь дело.

Сергей вспрыгнул на подножку грузовика.

* * *

– Иван Абрамович.

На крыльце губоно стоял Слава со своей комсомолкой-сестрой. Начальник подотдела поморщился. Наверняка начнет канючить, просить помочь, отложить… Хотя… Он окинул взглядом девушку. Стройная, молоденькая… Интересно, согласится она, чтобы брату помочь? Додумать мысль он не успел.

– Иван Абрамович… – Слава протянул бумагу. – Вот справка из банка о том, что на счет губоно вернулись десять тысяч рублей…

Ты смотри, нашел. Молодец, Славик. Что бы такого еще придумать, чтобы ты в следующий раз так быстро не выкрутился? Ивану Абрамовичу понравилась мысль о сестре.

– …а это – заявление об увольнении. Я ухожу.

* * *

Жаль, очень жаль, что Славик ушел, размышлял Иван Абрамович. И с деньгами можно было что-нибудь придумать, и с Катькой наверняка получилось бы… Ну и ладно. Что-то взгляд у него был больно нехороший. Неужели догадался? Хотя такие возвышенные мальчики до прозы жизни редко опускаются.

Да и вообще неделя была прибыльная, грех жаловаться.

Даже на Вышинского с его чернилами удалось надавить. Наварил, и нескольких дней не прошло.

Когда только успел?

Абрамович замер. Медленно-медленно вытащил платок из кармана, вытер внезапно вспотевшую лысину. Сердце кольнуло беспокойство, пока еще смутное.

Когда чернильщик успел сделать тонну чернил? Он собирался поставить такое количество в течение месяца, и тут вдруг за два дня?

Начальник подотдела вскочил.

Он проверял бутыли. Проверял. Но не все. Почему они не открывались?

Иван Абрамович вылетел на улицу:

– Извозчик! Извозчик!

* * *

– Что не так-то? – Нанятый сторож, татарин с покалеченной рукой, не понимал причин для беспокойства. Иван Абрамович пока и сам их не понимал. Но что-то его беспокоило.

Вот эту бутыль он проверял…

– Подержи.

Абрамович сунул сторожу лампу и с натугой выдернул пробку. Наклонился, понюхал. Чернила. Окунул кончик мизинца. Посмотрел, понюхал. Чернила. Взял длинную веточку, опустил в бутыль почти до самого дна. Достал, посмотрел, понюхал. Чернила.

И все же что-то не так…

Начальник подотдела раскрыл одно из лезвий перочинного ножа – хорошего, швейцарского, с темной деревянной рукоятью, двумя лезвиями, отверткой и штопором – и поддел пробку соседней бутыли. Пробка не поддавалась, как прибитая гвоздями. Беспокойство росло все больше и больше. Иван Абрамович плюнул на аккуратность и начал вырезать пробку.

Куски отлетали в стороны, Абрамович поднял один из них, тот, что прилегал к горлышку, всмотрелся – следы клея! – и, зарычав, бросился кромсать пробку дальше.

Выпрямился, тяжело дыша, над освобожденным отверстием. Опустил в бутыль палец, поднял… Не веря своим глазам осмотрел абсолютно чистый палец, опустил его еще раз, поболтал, вынул. Цвет пальца не изменился.

Обманули!

Абрамович взвыл и пнул бутыль. Та со звоном ударилась о соседку и лопнула. Поток прозрачной жидкости залил пол, усыпанный темными, почти черными осколками.

В бутылях, выкрашенных изнутри краской, была вода. Почти тонна.

* * *

Начальник подотдела Иван Абрамович Иванов не спал всю ночь.

Мерзавец, нет, ну какой же мерзавец, думал он. Ну погоди, будет тебе и следующий договор, и милиция, и суд. Я свои деньги из тебя с кровью вырву. Нет, ну надо же так обмануть. А еще: «Доверяй, но проверяй».

Люди, подобные Абрамовичу, всегда считают, что обманывать могут только они. Поэтому, когда обманывают их, они почитают это за смертельное оскорбление и чуть ли не за нарушение своих священных прав.

Он с трудом дождался утра, как только рассвело, бросился к чернильной мастерской.

Там уже кипела работа, несколько человек, сгрудившись у двери, что-то делали над ней.

– Где он? Где ваш хозяин?!

– Не кричали бы вы, любезный, – повернулся к нему крепкий парень, стоявший на лавке, – у нас в стране хозяев нет.

– Где Вышинский?! – Абрамович взвизгнул. – Вы здесь все мошенники, я вашу лавочку по судам затаскаю!

И умолк. Он увидел, чем были заняты работники мастерской.

У двери, прислоненная к стене, стояла снятая вывеска с надписью «Чернильные мастерские Вышинского», над дверью как раз прибивали гвоздями новую: «Чернильные мастерские губсовнархоза имени тов. Луначарского».

– А… Э… – Начальник подотдела уже понял, что все пропало, но еще не сумел поверить в это. – Это же…

– Совершенно верно, Иван Абрамович. – К изумлению начальника подотдела, в толпе находился и его бывший подчиненный Славик. – Вчера товарищ Вышинский передал свою мастерскую во владение государства. Так что это не «лавочка», а государственное предприятие, а это не «мошенники», а честные рабочие, поэтому я бы поостерегся бросаться обвинениями, если вы не готовы отвечать за клевету.

– Вчера? – пролепетал Абрамович.

Вчера? Значит, вечером, когда Вышинский привез ему эти «чернила», мастерская уже принадлежала городу. И сорвать с него компенсацию будет невозможно. К тому же…

Краска сбежала с лица Абрамовича. Постановление губсовнархоза прошлого года обязывало чиновников закупать требуемое (те же чернила) у частных лиц, только если в городе отсутствовали государственные предприятия, производящие аналогичный товар. Отныне у города была чернильная мастерская. И покупать чернила придется только здесь. И никто теперь не заплатит десять копеек с пузырька…

Он сам, своими собственными руками, отдал деньги мошеннику Вышинскому. И теперь вместо двадцати тысяч прибыли на этой неделе он имеет пять тысяч убытков. Плюс неприятности с людьми, которым он уже пообещал чернила. Нет, разрешить ситуацию удастся, но опять чревато убытками. Плюс теперь он потерял небольшой, но постоянный профит от Вышинского за подписание договора на поставки чернил.

Убытки… Разорение…

– А где Вышинский? – прошептал похолодевшими губами Иван Абрамович, надеясь хоть на какие-то хорошие известия.

– Нигде, – незнакомой холодной улыбкой усмехнулся Слава. – Он уехал из города этой ночью.

Раздавленный Абрамович поплелся к воротам. Он не обратил внимания на двух парней в низко надвинутых кепочках, курящих и посматривающих на новую вывеску.

– Ну что? – спросил один из них, выплюнув окурок.

– Что, что… Нужно сказать Потаповичу, что с мастерской ничего не получится. Она теперь не частная, а государственная, а для суда это большая-пребольшая разница. Пойдем. Если хочет, пусть сам ее жжет.