Решив не отрывать Коула от слежки за братом, я помогла Сэму и Зои накрыть на стол. Впервые за много лет он был сервирован на целых одиннадцать человек – одновременно и поминки, и торжество. Каждому было что праздновать и каждому было о чем скорбеть. На солнечно-желтой скатерти лежали блюда со свежими фруктами, тарталетками и острым чоризо, а в кубках плескалось клубничное вино, оставшееся из запасов на Остару. Все снова улыбались и строили планы на будущее, не страшась, что его перечеркнут обсидиановыми когтями. Жизнь наконец-то возвращалась в привычное русло… Но мои мысли возвращались к кое-чему другому.

«Тимоти Флетчер и есть сосуд. Он не должен был выжить».

– Сэм ведь отвез Тимоти в участок? – спросила я Коула, обняв его со спины, когда он снова завис напротив окна в прихожей, пялясь на Ферн и Гидеона. Те выглядели наедине совсем невинно, соприкасаясь только плечами, но от одного этого зрелища Коул уже беспокойно заламывал руки.

– Да, отвез. Ох, сколько же отчетов нам с Сэмом заполнять завтра!.. Тоже до сих пор не веришь, что все закончилось?

Он вслепую развернул меня и прижал лбом к своей груди. Я растаяла, позволяя ему перебирать мои распущенные волосы – даже на его пальцах виднелись свежие шрамы. Несколько нашлось и на лице Коула – например, вдоль скулы, прямо поперек очаровательной ямочки. Залюбовавшись им, наконец-то домашним и умиротворенным, я нехотя отстранилась.

– Тебе не кажется все это подозрительным?

– Ну мне просто стыдно просить тебя снова накладывать на Миллера морок, – забормотал Коул, абсолютно не поняв, к чему я веду. – Да и улики как-то подвязать все равно нужно…

– Я не об этом! А о том, что Флетчер не должен был выжить. Согласно жертвенному ритуалу, он…

– Одри. – Коул вздохнул и, наконец-то оторвавшись от надзора за старшим братом, опустил ко мне голову. Его взгляд был теплым и обволакивающим, как шерстяное одеяло, из которого не хотелось выбираться. – Я всего лишь атташе. Я совсем не разбираюсь в магии, но… Думаю, ты зря переживаешь. В конце концов, что ни делается, все к лучшему. Благодаря тому что Флетчер выжил, родители бедных детей получат свое правосудие. Гораздо больше меня волнуют Морган и Тюльпана… Первая отказалась спускаться на ужин и попросила ее не беспокоить, а ко второй я даже стучаться боюсь.

Я вздохнула, уже представляя себе это безудержное веселье, но послушно кивнула, ластясь к шершавой руке Коула щекой.

– Я с этим разберусь. Заодно поищу обломки от ошейника Анхеля. Ты их, случайно, не видел? Они куда-то запропастились. Если бы мы только сразу знали, что в качестве шкатулки для диббука может сгодиться лишь его личная вещь…

На веранде кто-то закопошился, и Коул вновь утратил к беседе интерес, устремив взор в окно. Там Гидеон уже поднялся с качелей и, сложив руки на груди, встал напротив, у перил, с таким видом, что стало ясно: ему просто надоело чувствовать себя бактерией под микроскопом. Смутившись, Коул помялся еще несколько секунд, но затем набрал в легкие побольше воздуха и наконец-то решился выйти на веранду. Витражи, как и многие красивые вещи, искажают реальность, но, кажется, Гидеон улыбнулся в тот момент, когда открылась дверь.

Что же, пусть каждый снова занимается своим делом.

– Тюльпана, можно мне…

Едва я успела постучать в дверь, как та распахнулась и чуть не пробила мне лоб. Внутри спальни было темно и царил полный кавардак: зашторенные окна, сорванные с петель дверцы шкафа, прожженный балдахин и обломки сломанной мебели. Сама Тюльпана, однако, выглядела безукоризненно: переоделась в чистое платье, натянула каблуки и заколола волосы нефритовой фибулой. Черные стрелки и тени идеально сочетались с фиолетовой помадой и фарфоровой кожей, мерцающей от пудры, как жемчуг.

– Тюльпана, я…

Не дав мне договорить, она шагнула вперед и потрясла у меня перед лицом загадочным белым свертком:

– Ты свой палец вернуть не хочешь?

– А?

– Палец, говорю, будем пришивать?

Тюльпана размотала салфетку, демонстрируя мне плашку кости и короткий ноготь в знакомом розовом лаке… Ах да, это же был мой ноготь! И мой палец.

– Фу, Тюльпана! – отпрыгнула я. – Какая мерзость!

– Что значит «мерзость»?! Это же твой пальчик родненький! – воскликнула она, активно жестикулируя им в воздухе. – Бросила его в цирке прямо в грязи! Скажи спасибо, что я вспомнила и подобрала. Нет, конечно, ты можешь и четырехпалой ходить, мне-то какая разница…

Я тяжко вздохнула, стягивая с руки бинт, заботливо наложенный Коулом по приезде. Затем Тюльпана нетерпеливо взяла меня за запястье и без всяких церемоний прижала оторванный синюшный палец прямо к культе.

– Знаешь, я никогда не слышала, чтобы дар исцеления позволял пришивать отрубленные конечности… Может, не стоит? Он как-то попахивает странно… Вдруг у меня начнется сепсис?

– Не знаю. Посмотрим.

Я хотела возмутиться, но было поздно: Тюльпана произнесла «Adenill» и заставила мою кость и нервные окончания срастись.

– Ай!

И, судя по всему, неправильно.

– Ну как? – спросила Тюльпана, озадаченно оглядывая результат своего труда. – Пошевелить можешь?

Я поджала губы, пытаясь согнуть черно-синий палец, но не вышло. На стыке образовался жирный неаккуратный рубец, будто мне пришили палец ржавой сапожной иглой. Зато, кажется, я начинала чувствовать подушечку и легкое покалывание…

– Уверена, скоро заработает, – отмахнулась Тюльпана и как ни в чем не бывало двинулась к лестнице, захлопнув за собой дверь в разгромленную спальню элегантным ударом каблука.

– Эй, постой!

Тюльпану всегда было сложно понять, но еще сложнее ее было поддержать. Однако я все равно собиралась попробовать. Ведь недаром она вернулась в Шамплейн раньше всех остальных: ей не нужны были свидетели, когда она рвала и метала, выплескивая свою боль на несчастную мебель, прежде чем спрятать эту боль под роскошным платьем и макияжем. В этом была вся Тюльпана – как бамбук, она гнулась, но не ломалась. С каждым днем я восхищалась ею все сильнее… И любила ее все больше, а потому, догнав, спросила:

– Ты вернешься в ковен Шепота?

Тюльпана резко остановилась. Ее ладонь легла на перила, выточенные из цельного кедра, и крепко сжала их.

– Зачем? – спросила она, отчего я вконец растерялась.

– Ну… Аврора была Верховной. – Язык начал предательски заплетаться под свинцовым взглядом аметистовых глаз. – А ты ее единственная наследница и тоже владеешь восемью дарами. Ты законная Верховная ведьма Шепота, Тюльпана, а без тебя ковен…

– Распадется и низвергнется в хаос, как ковен Вуду, который Зои, кстати, тоже бросила, – протянула Тюльпана удивительно веселым тоном, нагнувшись ко мне: в своих любимых лаковых сапожках с шипами она была ростом почти с Коула. – Я решила взять с нее пример и не возвращаться в Шепот.