Джордж начинал рубщиком — иной раз двухфунтовые камни колол — и дошел до составителя смеси, а это гораздо более высокая квалификация. Он и продавать помогал. Тут у каждого своя клиентура. Джордж с коллегой были эксклюзивными поставщиками «прекрасных людей», как он сказал. Баскетболисты, актеры, певцы — знаменитости, словом.

— А можно всерьез играть в баскетбол, если на кокаине сидишь? — удивился я.

— Они-то не сидели. Баловались. Эти ребята очень серьезно относятся к своему делу, но и к развлечениям тоже серьезно. Так что никакой «небесной пыли», никакой химии. Нюхали — да; курили тоже, но не кололись.

Однажды в Лос-Анджелесе они с Джином, приятелем из Таскиги еще со времен борьбы за гражданские права, пошли продавать фунт кокаина.

— Мы с Джином гангстеров изображали, у меня даже пушчонка маленькая была. Договорились обо всем и взяли номер в гостинице, покупателей встречать. А один из покупателей этих сказал, ему, мол, не надо, — ну они и ушли. А поздно вечером к Джину стучат. Слышу — «Полиция!» Комнаты у нас с ним были смежные. Ну, я ту комнату, где кокаин, закрыл. Их там трое было, все черные. Один — ну чистая горилла, и глаза красные, век его не забуду. Они нас на пол швырнули, да еще и пистолетами по башке: мол, не сопротивляйтесь. Руки-ноги связали, на голову наволочку от подушки… «На колени! Где кокаин?» — «Какой кокаин?» И все такое. А один говорит: «Я это очень просто сделаю. Кто из них жив останется — все-все расскажет».

Я в это время был в Сингапуре. Преподавал, писал, жил, можно сказать, на самом краю. Зарабатывал я крохи даже по сингапурским стандартам — пятьдесят американских долларов в неделю. Долгов — куча. У нас было двое детей, и жили мы в крошечном домишке, в постоянной вони от выхлопных газов и от сточной канавы, проходившей прямо перед дверью. Я закончил четвертый роман, «Любовь в джунглях», и работал над «Сэйнт-Джеком». Иногда рассказы мои появлялись в «Плейбое». Джордж, увидев мое имя, их читая. Надо же! Я с этим малым в школу ходил, хе-хе.

— А почему ты в наркотики не влез, Пол?

— Влез-таки. Только ненадолго.

Иногда я на самом деле покуривал ганджу. У китайца покупал, официанта в клубе, или у малайца в баре на Араб-стрит. Однажды в субботу взял я у своего малайца косяк, пришел домой и закурил. Чувство было такое, будто руки-ноги газом надуты, мозги плавятся, и глаза кипят изнутри. Я уже ничего не соображал, рвал на себе одежду, по полу катался, задыхался — но с наслаждением. Казалось, я лечу, хоть иногда и страшно становилось от головокружения. Сигарета оказалась не с ганджой, а с героином. Это была моя первая проба — и последняя. Больше я к наркотикам не прикасался.

Джордж в это время «погорел в Атланте. Мой первый серьезный арест. Я ведь еще новичок был. Это во время матча Мухаммеда Али случилось, так что в городе все гангстеры собрались и все игроки».

Он был в доме у человека, за которым следила полиция. А торговля в тот день — в день боя — вяло шла, клиенты сомневались, увиливали. Полиция нагрянула — а Джордж только что согласился бумажник приятеля положить к себе в карман. А в бумажнике — отвешенные дозы.

— Отсидел месяц в атлантской тюрьме. Потом выпустили под залог.

Готовясь к суду, Джордж написал в один из северных университетов. Еще одна вдохновенная выдумка Джорджа Дэвиса. Когда положение становилось отчаянным, в нем прорезалась не только изобретательность, но и красноречие.

— Я им написал о проблемах с высшей школой. В университетах атмосфера враждебная…

Там, на самом деле черных или очень мало или вовсе нет.

— …но они черных приглашали, понимаешь? Я сказал, мол, хочу к вам. Но при условии, чтобы Джин тоже туда поехал, вместе с женой. Дали мне стипендию, стипендию Мартина Лютера Кинга. И приняли в аспирантуру, но еще и курс дали читать: «История негров».

Я это название переиначил: «История черных — американская внутренняя политика».

— А как с твоим арестом в Атланте? Это тебе не помешало?

— А я выиграл дело. И все было прекрасно. Но тут я себе подгадил. Такого натворил, что и рассказывать неохота.

— Но мне же надо знать, Джордж.

— Хе-хе, все ему знать надо. Я одного кента ножом пырнул, уж больно гнусно он обзывался. Скверно получилось.

— Он что, умер?

— Нет-нет. Но мне пришлось оттуда мотать, так что кончилась моя «Американская внутренняя политика». — Джордж сменил преподавание истории на вторую свою страсть: контрабанду кокаина. — Я снова в бизнес ввязался. Но тут Тито погорел в Панаме, так что пришлось мне новые источники искать.

— Других дилеров?

— Другие страны. Я пошел в Музей Пибоди в Гарварде; у них там самые лучшие работы собраны по кокаину. Нашел отличную книжку, «Перу. История коки, священного растения инков». Голден Мортимер, доктор медицины, издана еще в девятьсот первом.

Это был тот самый Джордж, какого я помнил со школьных времен: как он бродил вдоль полок Медфордской публичной библиотеки, шарил по ним и выкапывал самые невероятные книги.

— Прочитал я очень много. И выяснил, что кока растет в Гане, например. Везде, где кофе, заберись на девять тысяч футов — будет и кока. В мире есть четыре места, где произрастают виды, дающие что нам нужно.

Пояс поперек Южной Америки, район в Африке, Золотой Треугольник и еще один район в Индонезии, на Яве. Около сотни разновидностей. А больше всего кокаина в Африке. Так что поехал я в Гану и на Берег Слоновой Кости.

Это было в августе шестьдесят восьмого.

— Знаешь, покрутился я с африканцами — и вообще захотелось все дела бросить и остаться там. Никогда раньше не видел такого количества черных на улицах. Ходят себе как будто им и не надо унижаться. Здорово!

Но у него была жена и ребенок, и обязанности были. Поездка та обошлась очень дорого, а никакого кокаина он не нашел. Поэтому он вернулся в Штаты и тут же подался в Перу, в поисках товара, «чтобы африканское путешествие свое компенсировать». Кое-что он оттуда привез и продал с прибылью. А потом махнул в Эквадор.

— А как ты узнал про Эквадор?

— Джин в «Нэшнл джиографик» прочитал. Но я и сам знал, из того музея в Гарварде.

— Прибыльное было дело?

— О, еще как!

— А я всего полсотни в неделю получал в Сингапурском университете.

У Джорджа все шло прекрасно. Но в 1970-м его самолет вдруг совершил незапланированную посадку в Санта-Крусе, и ему пришлось проходить таможенный и паспортный контроль, на который он не рассчитывал. Он к тому времени проложил новый маршрут из Эквадора в Канаду через Венесуэлу и Тринидад. Фокус был в том, что в Тринидаде надо было потерять паспорт и избавиться от билета; а дальше брать новый билет уже без паспорта, по водительскому удостоверению, чтобы вообще не видно было, что ты из Южной Америки летишь.

У жизни продуманного сюжета нет, потому она запутаннее любого романа. Но если у вас есть к этому вкус, то вы ощущаете насыщенность и очарование сырья — из которого делается искусство — в его чистом виде. Джордж подсказал мне кокаиновое сравнение: жизнь — камень, литература — кристаллы. Столько разных событий происходит в человеческой жизни, неожиданных, противоречивых, без видимой связи друг с другом, без какой бы то ни было системы, — кажется, что во всех отдельно взятых случаях один и тот же человек проживает множество совершенно разных и раздельных жизней. Сколько разных людей, сколько разных жизней в одной-единственной, если она не слишком коротка! Но ведь все в ней происходит с одним человеком; и общая картина получается такая огромная и сложная, что ее невозможно рассмотреть, глядя на то малое, что охватывает глаз. Кто может сказать за несколько сот ярдов от дороги, что это автострада, пересекающая весь материк? В любой долгой жизни любого человека есть и логика, и гармония — и кристаллизуются они в литературе.