– Что будет, если им не попадется никакого белого бизона? – спросила она у Доминика, пришедшего ночью в вигвам, поставленный ею собственноручно под наблюдением смеющихся индианок.

– Лучше тебе этого не знать, – небрежно отозвался он, но, видя ее испуг, сжалился: – Он им обязательно попадется. У тебя сильный «пуха», моя красавица. Мне давно следовало понять, что я имею дело с ведьмой.

– Это не повод для шуток! – воскликнула она с досадой. Однако он, не обращая внимания на ее настроение, принялся развязывать тесемки на ее одежде из оленьей кожи; через минуту она, забыв свои прежние страхи и гнев, упала вместе с ним на ложе из бизоньих шкур, наслаждаясь прикосновениями его рук и губ и чувствуя, как закипает огнем ее кровь.

Через три дня, когда охотники возвратились со шкурой белого бизона, даже Лали стала взирать на нее с некоторым страхом.

– Только не напоминай мне о бабке-колдунье! – прикрикнула на нее Мариса. – Это либо везение, либо мои молитвы, но никакое не колдовство. Я не находила себе места от страха!

Когда по прошествии нескольких дней они продолжили путь, Мариса облегченно перевела дух. Она даже не возражала против того, что некоторые члены отряда прихватили с собой купленных у команчей скво и пленниц, которым предстояло рассеивать их одиночество и помогать в тяжелой работе.

Теперь отряд еще больше, чем прежде, походил на маленькую армию, отягощенную маркитантками. Одной из них была сама Мариса. Впрочем, она постепенно приучалась жить заботами сегодняшнего дня. Прошлое осталось в прошлом, будущего не существовало. Однако стоило ей остаться одной и пуститься вскачь на лошади навстречу степному ветру, как она начинала осознавать неумолимый ход времени, не имея сил укрываться дальше в карточном домике собственного безразличия.

Рано или поздно, наловив и объездив диких мустангов и нарисовав свои карты, Доминик вернется в Нэтчез, где его дожидается Джейн Балтимор – достойная девушка. Возможно, Доминик не испытывает к Джейн страстной любви, но она ему нравится, он уважает ее и не посмеет унизить, оставив обманутой невестой. А Джейн, несомненно, будет ему хорошей женой! Она проявит послушание, с ней будет очень удобно, она будет превосходно управлять делами плантации. Нарожает мужу детей, внесет в его жизнь устойчивость, которой он никогда прежде не знал…

Все это Мариса видела с беспощадной ясностью. При этом она не скрывала от себя то, что не согласилась бы признать раньше: только теперь, когда уже было поздно, она полюбила Доминика. Ну и что?..

Поэтому ей было гораздо проще не заглядывать в будущее и строить планы разве на предстоящие несколько часов, ограничиваясь ближайшей ночью…

Порой они любили друг друга яростно, без слов, словно это была их последняя ночь. В другие ночи он просто лежал с ней рядом, положив голову ей на плечо и обняв ее рукой, называл созвездия и учил отыскивать их на ночном небе. Он все чаще улыбался ей и даже описывал прежние свои путешествия, утверждая, что риск всегда был пустячным.

– В твоем изложении все это звучит как занимательная игра!

– В прятки? И в эту игру мне случалось играть, только по-настоящему. Ты все еще беспокоишься?

Она отрицательно трясла головой. Ее ложь была отважной, но, увы, неубедительной. Боясь, как бы он не отослал ее обратно, она целовала его, гладила его мускулистое тело кончиками пальцев, прислушиваясь к учащенному дыханию, а потом неожиданно для него меняла положение и, задев волосами его живот… Она испытывала странное удовольствие, когда он содрогался, словно от ожога, и наслаждалась своей властью над ним. О, ее вожделение сметет все преграды на своем пути!

– Где ты этому научилась? – грозно спрашивал он, еще не отдышавшись.

Мариса улыбалась в темноте и тянулась губами к его лицу:

– У тебя. Ведь ты проделываешь со мной то же самое, вот мне и захотелось узнать, с чем это едят. У тебя мой вкус.

– О!.. – Он закрыл ей рот поцелуем, не давая продолжить.

То была ночь перед переправой через реку Тринити. Привал продлился два дня. Кони утоляли жажду, разведчики изучали простиравшийся впереди край.

– Предстоит длинный и тяжелый переход к реке Бразос, – предупредил Марису Трюдо. Она увидела на его физиономии насмешливую улыбку. – Придется экономить воду и учиться готовить еду без дров: здесь, среди прерий, не найти деревьев.

Он одобрительно оглядел ее голые ноги, загорелые и исцарапанные, и уехал, оставив Марису в раздумье. Она бы предпочла, чтобы Трюдо оказался среди тех, кто покинул становище команчей, обзаведясь женщиной. Последнее время, окончательно износив свою мужскую одежду, она снова была вынуждена носить юбки, которые подтыкала, чтобы было легче ездить верхом. Высокая бизонья трава была острой как бритва, и ноги у Марисы кровоточили от пяток до колен.

– Не собираюсь отдавать тебе собственные штаны! – рявкнул Доминик, когда она осмелилась пожаловаться ему. Она оторвала его от работы над картой, и он раздраженно теребил щетину на подбородке. – И довольно об этом! – оборвал он ее, когда она открыла рот, чтобы возразить. – Ты бы в них все равно не влезла, а распарывать их я не позволю.

– Эгоист бесчувственный…

Она убежала, охваченная яростью. Немного погодя она, следуя совету Лали, упросила одну из индианок переделать для нее за плату пару кожаных леггинcов с бахромой, напоминавших высокие мужские мокасины.

Увидев ее в новом облачении, Трюдо покатился со смеху и сказал, что она выглядит как помесь мексиканской крестьянки и скво.

Сверкая глазами, она вызывающе посматривала на Доминика, но тот был слишком занят, поэтому только пожал плечами и сказал, что она прекрасно выглядит; к тому же какая разница, на кого она похожа в этой глуши? Ее подмывало поступить, как глупая девчонка: разорвать мстительным жестом свою блузку до самого пояса и спросить, как он относится к этому. Однако он уже ускакал вперед, а она задумчиво смотрела ему вслед, борясь со злостью и острым как нож чувством страха.

В чем дело? Неужели он становится к ней безразличен, или у него совсем другое на уме?

Дни и ночи мелькали, как рябь на воде, исчезая в бездонном провале времени. Мариса осязала, вдыхала, пробовала на вкус бескрайнюю пустоту покрытой травами прерии. Через пять дней они достигли реки Бразос, на берегах которой она впервые увидела огромные стада диких лошадей – мустангов. Видимо, воодушевление, охватившее отряд, заразило бы и ее, если бы не Доминик.

Тяжкие раздумья не давали ему покоя. Он не открывал перед ней душу, а она не осмеливалась спрашивать. Доминик по-прежнему ложился с ней рядом по ночам, но часто молча лежал на спине, глядя на звезды и думая свою думу. В последние несколько ночей она вела себя тихо, как мышка, исподволь наблюдая за ним. Оказалось, что он способен лежать совершенно неподвижно, как индеец, просто таращась на проклятые звезды, словно вечное небо, которое он наблюдал еженощно, имело над ним некую таинственную власть. Если она не двигалась, он не делал попыток до нее дотронуться, если же беспокойно ворочалась или не скрывала, что наблюдает за ним, он заключал ее в объятия. Однако все происходило не так, как раньше, когда он подолгу с ней беседовал и даже подтрунивал над ней, улыбаясь и щуря глаза…