Чтобы глубже понять и оценить роль Григория-Малюты Лукьяновича Скуратова-Бельского в разгроме Новгорода — а он в развернувшихся кровавых событиях сыграл главную роль и, в сущности, они, события, стали апогеем его опричной деятельности, — необходимо ненадолго вернуться вспять и припомнить кое-что из эпохи Иоаннова деда — великого князя Иоанна III Васильевича.

При Иоанне III Васильевиче окончательно пал Новгород, обладавший редчайшим на Руси прилагательным — Великий. Не Москва Великая, не Ярославль, не Тверь, не Киев с Черниговом, не Суздаль, а именно Новгород. Попадались с такой же приставкой посады, однако, повторяю, чрезвычайно редко. Муки великого города, и поныне волнующие людей, растянулись на десятилетия. Вот почему прежде происшедшего в январе-феврале 1570 года стоит задуматься над катастрофой, постигшей первую вольную городскую общину. И вместе с тем не учинять скорый суд над Иоанном, а постараться вникнуть в саму суть жестоких поступков, выросших из подозрений, бесконечно возбуждаемых польской и литовской секретными службами.

II

Начнем читать классические фрагменты не по порядку, а по надобности, для того чтобы не утратить стройности и логичности в изложении. От Василия Осиповича Ключевского возьмем отсчет, попутно заметив, что о разгроме Великого Новгорода при Иоанне IV Васильевиче он пишет мельком, а одного из главных действующих лиц трагедии архиепископа Пимена называет лишь однажды, и то в совершенно иной связи.

«Мы видели, как много содействовало успехам новгородской вольности политическое обособление Новгррода от княжеской Руси, — пишет в главке «Зависимость от Низа» Ключевский. — Но оставалась экономическая зависимость от Низа, от центральной княжеской Великороссии. Новгород всегда нуждался в привозном хлебе с Низа. Это заставляло его поддерживать постоянно добрые отношения к Низовой Руси».

Можно было бы дальше не приводить выдержки из Ключевского. И сказанного достаточно, чтобы прояснилась причина, по какой Иоанн с легкостью захватил в голодный год великий город голыми руками. Свирепость и безнаказанность опричников Малюты долго замалчивались. А ведь отношение Иоанна и его подозрительность, имеющая основание, оставались вполне традиционными и, несмотря на несправедливость похода на Новгород, который уже давно интегрировался в состав Московии и вел себя вполне безупречно, объяснялись не просто злой волей властелина, но и психологией правителя, стремящегося к сохранению целостности державы.

Подобная ситуация была объемным пространством для разного рода мистификаций и провокаций и, помноженная на бесцельность и ярость опричнины, частного царского учреждения, направленного на ликвидацию изменников и династических, то есть собственных, врагов, привела к ужасным результатам.

III

В первых числах января Иоанн, окруженный полуторатысячной охраной из опричников, разбил лагерь вблизи Новгорода. Выбор места оказался тоже абсолютно традиционным. Подворье князей располагалось на Городище, как бы подчеркивая, что новгородцы с приглашенными правителями укладывали договора на определенных условиях. Малюта передал воеводе Зюзину приказ государя:

— Обложи предателей со всех сторон крепчайшими заставами, кабы ни един из града не убежал!

От Малюты убежать трудно, почти невозможно.

IV

Еще несколько фрагментов из Василия Осиповича Ключевского, и тоже классичных по ясности, точности и прозрачности мысли.

К половине XV века на Руси «уже не стало соперников, боровшихся за Новгород: за него боролись только Москва и Литва. Не приготовив своей силы, достаточной для обороны, Новгород до времени лавировал между обеими соперницами, откупаясь от той и другой. Москва грозила Новгороду уничтожением вольности. Чтобы спасти ее, оставалось искать спасения у Литвы; но союз с Литвой казался изменой родной вере и земле в глазах не только остальной Руси, но и значительной части самого новгородского общества».

Мотив измены не переставал тревожить души московских владык. И роман мой начался со столкновения между Иоанном и новгородцами. А ссоры эти были смертельны. Двести москвичей под Русой разгромили более ста лет назад от описываемого времени пять тысяч новгородских конных ратников, совсем не умевших биться конным строем. Почти век назад, потеряв две пешие рати, Новгород наскоро посадил на коней и двинул в поле сорок тысяч гончаров, плотников и других ремесленников, которые, по выражению летописи, отроду и на лошади не бывали. На Шелони четыре с половиной тысячи московской рати было достаточно, чтобы разбить наголову, по словам Василия Осиповича Ключевского, дурно организованную толпу, положив тысяч двенадцать на месте.

Социальные противоречия в Новгороде были обострены до крайности. Беднейшие слои населения боролись с боярами и купцами, отстаивая попранные права.

Иногда весь город «раздирался» между соперничавшими группами, и «тогда собирались одновременно два веча, одно на обычном месте, на Торговой стороне, другое — на Софийской; но это были уже мятежные междоусобные сборища, а не нормальные веча». Ученый считает, что «псковский политический порядок можно назвать смягченной, умеренной аристократией, а новгородский — поддельной, фиктивной демократией».

Все это приводило к печальным последствиям: «Случалось не раз, раздор кончался тем, что оба веча, двинувшись друг против друга, сходились на большом Волховском мосту и начинали побоище, если духовенство вовремя не успевало разнять противников». Такое значение Волховского моста как очевидца городских усобиц сохранилось и при Иоанне, который использовал традиционное место, окропленное кровью, с иезуитской ловкостью. Здесь было удобнее всего избавляться от тел погибших, сбрасывая их в реку.

V

Малюта, который руководил погромом, предложил Иоанну свозить и сгонять осужденных на смерть к мосту. Его помощник, опричный голова Болотов, поведал рожденную давным-давно легенду:

— Когда новгородцы при Владимире Святом сбросили идол Перуна в Волхов, рассерженный бог, доплыв до моста, выкинул на него палку со словами: «Вот вам, новгородцы, от меня на память». Так что Волховский мост видал виды!

Большой любитель извлекать из прошлого полезные уроки, Иоанн знал о предсказаниях, которые вселяли страх в сердца новгородцев еще во времена правления деда, Ивана III Васильевича. Эти предсказания будто бы подталкивали Иоанна к окончательному решению новгородского вопроса.

— После того, как покончим с изменниками, новгородская земля уже никогда не будет угрожать Москве. Научим их уважать государя своего царя и великого князя Московского. Не позволим растащить землю Русскую на клочки. Отныне господин Великий Новгород будет на коленях выслушивать наши повеления и исполнять их как Божьи заповеди. А загордятся и продолжат тайные сношения с Жигмонтом — сотрем с лица земли, — ненавидяще произнес Иоанн, спешившись на Городище и бросив поводья Малюте, который подхватил их неловким — из-за раненой руки — движением.

В старинном княжеском доме за вечерней трапезой Иоанн в кругу опричников вспомнил легенду, услышанную им в юности. Да и как Иоанну было не знать этой легенды! «В нашей истории, — подчеркивает Василий Осипович Ключевский, — немного таких катастроф, которые были бы окружены таким роем сказаний, как падение Новгорода, из коих иные не лишены фактической основы».