– Аминь, – отозвался из кельи твёрдый голос о. Савватия.

О. Сергий вошёл. Поклонился поясным поклоном, касаясь рукой пола. Принял благословение. Поцеловал холодную, сморщенную руку о. Савватия.

О. Савватий внимательно посмотрел на него и спросил:

– Ты что?

О. Сергий только тут понял, как трудно рассказать всё, что с ним случилось. Дорогой он не думал об этом. Он думал только о том, как бы скорей дойти до кельи о. Савватия. Как будто бы достаточно было войти к нему и всё сейчас же должно кончиться.

О. Савватий повторил настойчиво:

– Что у тебя?

– Я не знаю… Никогда раньше со мной этого не было…

О. Савватий молчал.

О. Сергий опустил руки и беспомощно смотрел на него.

Жёлтое, худое лицо в мелких-мелких морщинках. Прямой строгий нос. Седые, нависшие брови. Длинные чёрные чётки в левой руке, торопливо и цепко перебирающей одно звено за другим, – всё это так далеко было от того, что он только что пережил.

«Что же?.. Что же я могу сказать ему?» Сделал усилие над собой и начал рассказывать.

Слова были грубы. Не выражали того, что он хотел. Говорить так было мучительно стыдно.

О. Савватий слушал, не глядя на него, и всё так же торопливо перебирал чётки.

А когда он кончил, холодно перевёл на него свои глаза и всё тем же отчётливо-твёрдым голосом сказал:

– Разумения мало имеешь. Усердие есть. А разумения нет. По изъяснению святых отцов, знаешь ли, что разумеется под любовью царя к прекрасной деве Суламите?

– Знаю, – сказал о. Сергий.

О. Савватий поморщился:

– Разумеется любовь самого Господа Иисуса Христа к земной невесте Своей Святой Апостольской Церкви. Как о сем говорит псалмопевец: «И возжелает Царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты поклонись Ему»… И далее: «В испещрённой одежде ведётся она к Царю; за нею ведутся к Тебе девы, подруги её. Приводятся с веселием и ликованием, входят в чертог Царя»… «Сделаю имя Твоё памятным в род и род; посему народы будут славить Тебя во веки и веки»… О сем же и апостолы писали… Плоть наша аки одежда ветхая, и не о плоти нашей свидетельствуют здесь пророки…

О. Сергий смотрел на о. Савватия и почти не слыхал его слов. Он видел цепкие пальцы, перебиравшие чётки. Видел беззубый, старческий рот. Жёлтое, худое лицо и выцветшие глаза, холодно и внимательно смотревшие на него…

И чем дальше говорил о. Савватий, тем безнадёжнее и тоскливее становилось на душе.

О. Савватий кончил. Пожевал запёкшимися губами и сказал:

– О. Никанор яблони окапывает. В свободное время ходи к нему помогать.

О. Сергий хотел идти. Поклонился поясным поклоном. Но о. Савватий неожиданно спросил:

– Ты покойников видел?

– Да… видел…

– Ну вот, о смерти чаще думай… Всякая красота – в гробу смрад. Одна у нас красота нетленная… Плотская красота – обольщение дьявольское… Ты на эту красоту посмотри в гробе… Какой дух от неё пойдёт… Ну вот… Ступай. Правила на сон грядущий прочти. Сто поклонов. Ступай теперь…

И снова он благословил его торопливым крестом и дал поцеловать жёлтую, холодную руку…

* * *

О. Сергий вышел из кельи о. Савватия в страшной тоске. Последние слова о смерти только увеличили эту тоску…

…Идти к себе. Опять в ту же душную, тесную келью…

О. Сергий даже не старался заставить себя сделать это…

Машинально повернул он направо и пошёл по тропе, которая через сад вела в лес и монастырские луга.

О. Сергий шёл быстро. Стараясь ни о чём не думать и ничего не замечать кругом. Прошёл сад. Отворил низенькую железную калитку – вышел в лес… Его тянуло туда, где будет открытая даль, свободный простор. Где не будет духоты, узких стен. Где ветер летит без всяких преград, свободно и радостно…

О. Сергий шёл, не замечая времени. Не зная, куда он идёт. Не думая о том, что будет с ним дальше. Он чувствовал только одно – надо идти скорей туда, где широкое поле, где нет белых душных стен.

Лес становился реже. Поляны открывались одна за другой – точно зелёные озёра. Потянулось мелколесье… Тонкие белые берёзки…

А вот наконец и простор, и даль.

О. Сергий остановился.

Было почти светло. Солнце не взошло ещё. На всём лежала нежная утренняя пелена. Но прозрачная даль уже открылась кругом.

Слёзы тихого восторга подступили к горлу о. Сергия. Он не мог стоять от волнения. Обхватил рукой берёзу и прижался головой к её стволу.

Стоял в полузабытьи. В трепетном, неясном ожидании.

И вот опять открывается перед ним священная книга, но теперь он не читает мёртвые буквы… Он видит перед собой ушедшую в века жизнь…

«…Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей;

Смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Голубица моя… покажи мне лицо твоё…»

О. Сергий закрыл глаза.

Утренний ветер едва коснулся душистых листьев берёзы. Ласковым шелестом нужными словами отозвались они.

Казалось, оживает ствол дерева. Наполняет плотью и кровью. Вызванный к жизни покоряющими, знойными словами любви.

«…Как лента алая губы твои… как половинки гранатового яблока – ланиты твои под кудрями твоими…

О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста… Сотовый мёд каплет из уст твоих, невеста; мёд и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!»

Да… Свершилось чудо… Белый, холодный ствол берёзы ожил. Затрепетал страстным желанием… Перед ним стояла она… невеста… голубица… лилия…

И он обнял её… и целовал её, задыхаясь…

– Прекрасны ноги твои… Округления бёдр твоих, как ожерелье… Стан твой похож на пальму… Груди твои – на виноградные кисти…

Но она не дала говорить ему. Горячим ртом прижалась к его губам. И он, затрепетав всем телом, обнял её всю…

* * *

В Зареченском монастыре сохранилось предание:

Когда-то давно жил в монастыре послушник о. Сергий, ревностный к молитве, старательный в послушании. Но враг соблазнил его. Впал молодой послушник в прелесть. Враг рода человеческого принял образ прекрасной девы и увлёк молодого послушника в лес… Утром монахи нашли его мёртвым недалеко от монастыря. Он лежал, судорожно обняв ствол березы у подножья.

И руки были так крепко сжаты, что их не могли разжать люди.

Пришлось дерево срубить.

Любовь

Когда Соня увидала мужа в военной форме, она не могла удержаться от смеха:

– Коленька, ты точно ряженый.

Мундир был широк. Сабля