— И хорошо играли, скажу я вам! Будь нападающие так же шустры, как защитники, — заметил мистер Далвер, — Треугольник точно бы победил. Но форварды у вас слабоваты, я считаю.

Мистер Кэмпбелл тяжело покачнулся, откашлялся и разразился многословной тирадой.

— Да уж! — пробормотал он. — Зеленые совсем.

— Он имеет в виду, что они шибко молодые, приноровиться им надо, — пояснил его переводчик. — Верно, Джо?

— Вот именно! — пылко воскликнул мистер Далвер. — Что ж, рад был с вами познакомиться. Заходи, Элси. Вы, верно, не знаете, зачем мы сюда приехали. Хотим выбрать кольцо.

И он громко гоготнул, вслед за чем раздались добродушные, пусть самую малость злорадные, смешки господ Окройда и Кэмпбелла. Оба они произвели какое-то неясное действие со своими кепками и удалились.

Когда мистер Окройд обнаружил, что снимает жилье по соседству (всего через дом) со знаменитым Джоком Кэмпбеллом, левым защитником и капитаном недавно сформированного футбольного клуба «Треугольник юнайтед», бывшим игроком «Глазго селтик», «Шеффилд уэнсдей» и, что самое главное, «Браддерсфорд юнайтед», он пришел в неописуемое волнение. Еще бы, сколько счастливых субботних дней он провел на браддерсфордском стадионе, приветствуя радостными воплями великолепные и мощные удары Джока Кэмпбелла! А когда он узнал, что этот великий человек не только живет рядом, но и не прочь познакомиться со своим давним поклонником, восхищению и благодарности мистера Окройда просто не было предела. Джоку было уже сорок лет — ветеран и корифей футбола, на поле он выглядел древним старцем — хотя бы потому, что его голова, принявшая несчетное количество мячей, спереди совершенно облысела. Двигался он тяжело и медленно, но для человека его возраста был необычайно силен, а богатый опыт и врожденная хитрость до сих пор позволяли ему неплохо играть. Хотя его лучшие дни, когда пятьдесят тысяч зрителей восхищенно ревели от его пасов, давно минули, Джоку Кэмпбеллу и теперь нашлось место в молодом футбольном клубе Треугольника. Он давно не бывал в Гатфорде и с трудом шел на контакт с незнакомыми, однако в том, что компания мистера Окройда оказалась ему приятна, мало удивительного. У них была общая тема для разговоров: Браддерсфорд, где Джок прожил несколько лет. Оба ушли от жен, оба питали слабость к футболу, табаку, пиву и глубоким философским раздумьям о жизни и судьбе, хотя старший из них, мистер Окройд, смотрел на мир жизнерадостней и романтичней. Высокие помыслы мистера Кэмпбелла ограничивались питейными заведениями — его единственной мечтой было последовать примеру многих успешных ветеранов футбола: найти неподалеку от стадиона какой-нибудь уютный маленький паб и стать его хозяином. Удачный матч помог бы ему осуществить задуманное. В остальном же Джок Кэмпбелл был склонен к непробиваемому, но вполне уютному молчанию. Мистера Окройда, как мы с вами знаем, тоже не назовешь говорливым, однако по сравнению со своим новым приятелем он был сущим болтуном.

— Девчушка небось пляшет от радости! — прокричал мистер Окройд, когда они двинулись дальше по Виктория-стрит. Кричать ему приходилось из-за ветра, который не на шутку расшумелся. — Давно уж мечтала разделаться с театром — вот и захомутала молодчика! Недаром марафет-то наводила, каждый день в новом наряде да с прической!

— Ага, — ответил мистер Кэмпбелл.

— Но малый вродь неплохой, — продолжал мистер Окройд. — Видал, какой важный?

— Ага, — кивнул мистер Кэмпбелл, а минуты через две что-то пробормотал. Мистер Окройд уже навострился его понимать и заключил, что, по мнению мистера Кэмпбелла, мистер Далвер — настоящий коммерсант и в барах сам себе пиво не носит.

Они свернули с главной улицы на проезд потише. Тут мистер Окройд захихикал.

— Розовое Яйцо! Так его прозвала Сюзи, девчонка из труппы, — пояснил он. — Ежели приглядеться, так он и впрямь похож, особливо без шляпы. Розовое Яйцо! Ох, юмористка.

Это настолько потрясло мистера Кэмпбелла, что он обрел дар речи.

— Не след так оскорблять важных господ, да еще хозяев собственных заведений, — мрачно произнес он.

Мистер Окройд, хорошо понимая устремления своего героя и глубоко их уважая, ничего не ответил, и следующие двести ярдов они прошли молча.

— А как дела у твоей дочуры? — неожиданно поинтересовался мистер Кэмпбелл. Мистер Окройд успел прожужжать ему о Лили все уши.

— Не знаю, после того нашего разговора писем не приходило, — ответил мистер Окройд. — Ручаюсь, все у нее по первому классу — так она говорит. Но я бы не прочь убедиться, — с легкой печалью в голосе добавил он.

— Да уж, — кивнул мистер Кэмпбелл и в безумном порыве разговорчивости спросил: — А жена как?

— Сам не знаю. Молчат как рыбы — и жена, и малой. Я недавно написал им, спросил, как у них дела. Ежели плохо, грю, так, может, помочь чем? Глупость какая — в молчанку играть! Но такая уж у меня жена.

— Бьет по своим воротам, — изрек мистер Кэмпбелл, покопавшись в глубинах собственного опыта. До самой Крымской дороги, где у обоих были съемные комнаты, они молчали, а потом мистер Окройд, одолеваемый смутной тревогой, вернулся к вопросу об Элси и ее браке.

— Так просто это не пройдет, — сказал он, словно «Добрые друзья» были вместе шесть лет, а не шесть месяцев. — Это только начало, помяни мое слово. Элси не последняя, дальше будет еще хуже, или провалиться мне на этом месте! Ты не замечал, Джок? Если долго-долго все спокойно — раз! — оглянуться не успеешь, как все разбегутся.

— Пожалуй, — пошел на риск мистер Кэмпбелл.

— Ей-богу, так оно и будет, — продолжал мистер Окройд. — Надо узнать, что остальные думают. Последнее время все какие-то странные ходят.

— Шибко ветер разгулялся, — мрачно заметил мистер Кэмпбелл. И пусть за ним хоть раз в жизни останется последнее слово.

I

Элси ушла из труппы в последнюю субботу их пребывания в Мандли. Для нее устроили чрезвычайно успешный бенефис, закончившийся искренними слезами и вручением букетов. Джимми уже отправился в Бирмингем — взять на работу ее преемницу, мисс Мейми Поттер. Первая неделя их возвращения на Гатфордский ипподром обещала быть весьма волнующей. Новая субретка приезжала в понедельник утром, днем должна была состояться репетиция, а вечером — концерт. На среду наметили свадьбу Элси — в отеле Далвера на Лондон-роуд, и автобус для всей труппы был уже заказан. В следующую субботу был намечен очередной большой бенефис (афишами оклеили весь город): на сей раз для мисс Сюзи Дин, нашей знаменитой комедиантки. В субботу Сюзи отмечала свой двадцать первый день рождения. Сперва она хотела устроить праздничное чаепитие, а после концерта — какое-то веселье. Кроме того, город обещал труппе ежевечерние аншлаги, и все артисты это знали. Даже для трудолюбивых мастеров своего дела событий и треволнений на одну неделю было многовато.

Ах, что за неделя!

Однако артисты были не в настроении. Старшие члены труппы, Джимми, Митчем и Брандиты, все еще отчаянно ждали, когда мисс Трант примет предложение Борнмаута. Мисс Трант в последние дни выглядела такой мечтательной и отстраненной, что к ней боялись подходить. Странно, конечно, но так оно и было. Дела шли прекрасно, как никогда, а с другой стороны, разъездные труппы уже много лет не отваживались на столь рискованное предприятие, на какое отважилась мисс Трант, арендовав театр на весьма невыгодных и подозрительных условиях. Вместе с тем казалось, что она совершенно выбросила это из головы — слабый пол загадочен и непостижим, сошлись во мнении Джимми и мистер Митчем. Молодежь тоже вела себя удивительно. Джерри Джернингем совершенно ушел в себя, и все думали, будто он что-то замыслил, но вот что именно, никто не знал. Несмотря на день рождения и бенефис — или как раз по их причине, — Сюзи по-прежнему ходила как неприкаянная, порой дерзила и завела привычку пожимать плечами в ответ на самые дружелюбные и простые вопросы. Она так часто подкалывала и высмеивала Иниго, что он старался не попадаться ей под руку, расхаживал повсюду с решительным видом и, видимо, полностью посвятил себя переработке восьми номеров, которые он написал для труппы и назвал «Требуха a la mode de Jazz»[57]— к вящему недоумению мистера Окройда. К «Добрым друзьям» наконец пришел успех, но молодые артисты восприняли его как-то неправильно, из-за чего мистер Митчем утвердился во мнении, будто молодежь теперь не та, что прежде. Мистер Окройд последнее время постоянно чем-нибудь озадачивался. Ближайшее будущее труппы интересовало его не меньше, чем остальных, и он в полной мере, хоть и несколько по-своему, разделял общее радостное волнение. Однако же он все чаще предавался безрадостным раздумьям о Канаде, Огден-стрит, 51 и судьбе «Добрых друзей». Мистер Окройд не питал к Элси особенно теплых чувств, но она была «одной из нашенских», и то, что ей на смену должна была прийти другая артистка, беспокоило его даже больше, чем всех остальных. Вероятно, лишь мистер Окройд, руководствовавшийся собственной философской теорией Внезапных Перемен, сознавал всю знаменательность грядущей недели; каких бы чудесных и волнующих планов они ни настроили, все это были сущие пустяки в сравнении с тем, что задумали для них древние силы — вступившие в тайный сговор ветер и звезды. Веревочка, болтавшаяся перед мистером Окройдом на Манчестер-роуд в Браддерсфорде — о, как это было давно! — когда он шагал домой с футбольного матча, эта веревочка меняла цвет и теперь убегала от него все быстрей; возможно, он даже слышал — во сне или грезах, навеянных «Старым моряцким», — дребезг и скрип ее катушки.