— Конечно знаю, — сказала она, видя в его глазах отражение этого света, — ты должен поехать, Конни. Только я хочу, чтобы ты поскорее вернулся, и вернулся ко мне.

— Я люблю тебя! — прошептал он и привлек Тинук себе, — люблю!

Конрад отвез Тину домой, и только оставшись одна, она сполна ощутила какую-то странную тоску и отчасти — обиду. Чувство незащищенности не исчезло, почему? Она хотела разделить радость Конрада, она чувствовала соединяющую их любовь и все-таки понимала, что в этот миг они счастливы по-разному. А она отныне желала, чтобы их души не разлучались, чтобы сердца бились в едином ритме и глаза смотрели в глаза.

На пристани, куда Тина пришла провожать Конрада, стоял Роберт О'Рейли с Мелиссой. Девочка хмуро посмотрела на Тину и ничего не сказала, а Роберт, поздоровавшись, слегка улыбнулся, и Тина ответила такой же простой, дружеской улыбкой.

Ей было неловко, и Роберт, понимая это, старался по возможности не заговаривать с нею.

Мелисса пыталась незаметно оттереть отца от Тины. Она болтала и смеялась, но замолкала, стоило ей поймать взгляд своей невольной соперницы.

Стоял тихий, прохладный вечер. Крупные волны слегка колыхались, небо нежно голубело, притягивая взор, и вид безбрежных далей заставлял трепетать сердце, как ветер паруса.

Корабль, большой и красивый, готовился отплыть в Европу. Конрад смотрел на него мечтательным, отрешенным и одновременно приземленным, жадным взглядом, и у Тины дрогнула душа: такой взгляд был у Конрада, когда он десять лет назад уезжал в Америку.

Роберт О'Рейли был задумчив и как-то по-особому тревожно серьезен.

Конрад наклонился к Мелиссе, чтобы что-то сказать ей, и Роберт повернулся к Тине.

— А вы не хотите посмотреть Париж, Тина?

Тина улыбнулась. Она была благодарна этому человеку за то, что он ни единым словом, даже взглядом не напомнил о прошлом и держался так, точно знал ее всегда лишь в одном качестве — избранницы своего сына.

— Я не могу оставить работу, мистер О'Рейли, — сказала Тина, хотя причина была в другом: она не чувствовала, что будет нужна Конраду в Париже так, как здесь. Он звал ее, но не настаивал. Она обязательно поехала бы, будучи его женой, но сейчас решила остаться.

— Где вы работаете?

— В школе. Я учительница, — скромно отвечала Тина.

Роберт чуть дотронулся до ее локтя. Он смотрел на нее почти с отеческой нежностью. Эта девочка — его прошлое, но она же — будущее его сына, будущее, которое нужно сохранить.

— Мне кажется, вы до сих пор плохо знаете мужчин, Тина, — сказал он.

Лицо Тины порозовело. Она тихо отвечала:

— Может быть.

— Париж — великий город, великий и опасный. Он окрыляет, вдохновляет и тем самым заставляет забывать земное. Человек, возвышаясь, отрывается от насущного, и прежние привязанности в его глазах меняют свою суть.

Он ничего больше не добавил и отошел.

Конрад, скованный присутствием Мелиссы, не стал обнимать Тину, ограничившись дружеским пожатием руки и парой малозначащих фраз.

Судно, отплывая, уменьшалось, исчезало вдали, а у Тины все сильнее болело сердце. Она не хотела расставаться с Конрадом, потому что чувствовала: связь их душ становится тоньше. Его дух, великий и свободный, уже витал над Парижем, а ее маленькая, связанная тревогой душа оставалась здесь.

Она попрощалась с Робертом и поехала к себе. Уютная квартирка, в которой она провела столько вечеров, показалась странно чужой.

Тина села за стол. Ей не хотелось ложиться спать, не хотелось готовить ужин. Она была сильно расстроена, потому что неожиданно почувствовала себя брошенной. Неужели она не догадывалась, что в жизни любимого ею человека есть нечто более важное, чем чувства к ней, Тине Хиггинс?

Не нужно было проводить ночь с Конрадом сразу после помолвки, не дожидаясь свадьбы, она напрасно уступила. Говорят, в отношениях любящих нет пределов, но в жизни все-таки существуют условности, которыми, в целях собственного благополучия, нельзя пренебрегать. Она напрасно уступила. Уверенность Конрада в ее чувстве окрепла, а ее в его, ответном, напротив, ослабла.

Тина вынула бумажку с адресом, которую на всякий случай оставил Конрад. «Мишель Ламбер». Конрад уверял, что эта французская актриса — его давний друг. Тина постеснялась спросить, молода ли она. Наверное, да. И, должно быть, красива.

Тина встала и подошла к окну. Печальная дымка тумана плыла над вечерней землей. В чем же причина несчастий? Может быть, в том, что она всегда сходила с дороги в тот самый момент, когда следовало начинать борьбу за свое счастье?

Прошло совсем немного времени, и женщина приняла решение. Если ей и суждено увидеть Париж, то только сейчас! Она завтра же договорится в школе и поедет во Францию.

Она разделит с Конрадом его успех, его победу, и после они никогда не смогут расстаться.

Конрад приехал в Париж на неделю раньше Тины. Его сердце трепетало в предвкушении свидания с мечтою, встречи с великим городом, в эту минуту казавшимся ему центром мира.

Мишель ждала на пристани. Конрад узнал ее издали, ибо она совсем не изменилась: над ее творческой, деятельной натурой время было бессильно. Так, по крайней мере, ему казалось, хотя сам он чувствовал власть неумолимо бегущих лет.

Мишель была одета с безупречным вкусом, модно и, конечно же, чуточку экстравагантно. Конрад вспомнил: что бы она ни делала, ни говорила, ни надевала, всегда ей очень шло. Эта женщина, в отличие от него самого, жила в полном согласии с миром и собой: она сметала все преграды очаровательной легкостью улыбки и обаяния, идущего откуда-то из недр ее загадочной и в то же время открытой души.

Черные перья на ее шляпе развевались от ветра. Она помахала рукой, и Конрад поспешил навстречу.

— Конрад!

— Мишель!

Ее темные глаза улыбались ему. От нее исходило удивительное ощущение жизнелюбия, радости и внутренней свободы. Похоже, у Мишель никогда не бывало проблем, хотя при этом она вовсе не казалась легкомысленной.

— Мой экипаж на соседней улице, — сказала она, — идем?

Маленькая ручка в черной шелковой перчатке скользнула по локтю Конрада, и они с Мишель зашагали под руку под стук ее высоких каблуков.

Конрад смотрел по сторонам. Вот он, Париж, таинственная бездна и одновременно живительный родник, город, в котором прошлое соединяется с будущим, а настоящее трепещет, точно живое человеческое сердце.

Было еще рано, и в расползавшемся вокруг неярком утреннем свете он видел арки мостов, черные зубчатые крыши башен на фоне посветлевшего края небес, колокольни, сумрачные фасады зданий, окна с многоцветными стеклами и удивлялся многоликой фантазии зодчества.