И, наконец: социальное месиво, следствие революции, установление равных прав, суеверие «равенства людей». При этом носители инстинктов упадка (обиды, неудовлетворённости, тяги к разрушению, анархизма и нигилизма), включая и инстинкты рабства, инстинкты трусости, хитрости, канальства тех слоёв, которых долго держали внизу, норовят смешаться с кровью всех иных сословий: ещё два-три поколения — и расу невозможно будет узнать, всё будет испоганено чернью. Отсюда же проистекает свальный инстинкт против всякого выбора, против привилегий любых видов, — инстинкт такой силы, уверенности, суровости и жестокости в практическом применении, что и сами привилегированные готовы ему подчиниться: всё, что хочет удержать власть, льстит черни, должно иметь чернь на своей стороне, — и в первую голову «гении», они становятся герольдами чувств, которыми проще воодушевить массы, — нота сентиментального сочувствия, даже подобострастия перед всеми, кто прежде жил в страдании, низости, был презираем и гоним, заглушает все прочие ноты (типы: Виктор Гюго и Рихард Вагнер). — Восхождение черни опять-таки знаменует собой нисхождение старых ценностей...

При столь радикальном — в плане темпа и средств — движении, которое являет нам наша цивилизация, происходит смещение центра тяжести среди людей — тех самых людей, которые важнее всего и на которых как раз и ложатся все тяготы и вся большая опасность столь болезненного движения; центр тяжести падает на рохлей par excellence, на тугодумов, увальней, на тех, кто медленно схватывает и долго соображает, — именно они окажутся в эпицентре этого чудовищного изменения и смешения элементов. При подобных обстоятельствах центр тяжести с необходимостью приходится на середняков: против господства черни и отбросов общества (те и другие всё чаще объединяются) консолидируется заурядность — как порука и носительница будущего. Отсюда для исключительных людей произрастает новый противник — или новый соблазн. Предположим, они не станут подлаживаться к черни, петь и плясать под дудку «отверженных», — перед ними встанет необходимость быть «посредственными», быть «положительными». Они прекрасно знают: mediocritas[227]к тому же aurea[228], — только она и располагает деньгами и золотом (всем, что блестит...)...

Вот таким образом старая добродетель, а с ней и вообще весь отживший мир идеала ещё раз обретут даровитое заступничество... Результат: заурядность снищет ум, остроумие, гениальность — она станет интересной, соблазнительной...

* * *

Результат. — [Высокая культура] может стоять только на широкой основе, на почве крепкой и здоровой консолидации посредственности. На службе у неё, хоть и обслуживаемая ею, состоит наука — и даже искусство. Наука ничего лучшего и желать не может — она по самой сути своей предназначена для людей среднего разряда, — среди исключений ей неуютно, в инстинктах её нет ничего аристократического и тем паче ничего анархистского. Далее, власть середины будет поддерживаться торговлей, прежде всего денежной торговлей: инстинкт крупного финансиста не приемлет никаких крайностей, — потому и евреи по сию пору самая стабилизирующая сила в нашей столь неспокойной, столь подверженной угрозам Европе. Им не нужны ни революции, ни социализм, ни милитаризм: а то, что они сейчас рвутся к власти и располагают революционной партией{409}, не противоречит сказанному выше, а есть только следствие из него. Им необходимо время от времени нагонять страх на другие радикальные направления, демонстрируя, сколько всего у них в руках. Но самый их инстинкт неколебимо консервативен — и «зауряден»... Всюду, где есть власть, они умеют быть при власти, но использование этой власти всегда идёт только в одном направлении. Как известно, благородный синоним «посредственного» — слово «либеральный».

* * *

Осмысление. — Бессмысленно предполагать, что вся эта победа ценностей антибиологична: надо попытаться найти ей объяснение из интереса самой жизни — самосохранение «человека» как типа даже через эту методику преобладания слабых и не-преуспевших — в противном случае человечество просто уже не существовало бы? — Проблема — Улучшение типа губительно для сохранения вида? Почему?{410}

Опыт истории: сильные расы взаимно сокращают друг друга: войны, жажда власти, приключений; сильные аффекты: мотовство — сила больше не накапливается... возникает духовная помеха от чрезмерного напряжения; существование их обходится слишком дорого, они взаимно изнуряют, изматывают друг друга; наступают периоды глубокой разрядки и вялости: за все великие эпохи приходится платить... То есть сильные затем становятся слабее, безвольнее, бессмысленней, чем заурядно слабые.

Есть расточительные расы. — Длительность сама по себе не имела бы цены: видимо, желательно предпочесть пусть и более краткое, но зато более полноценное существование. — Осталось бы только доказать, что даже при таком ходе вещей достигался бы более высокий ценностный итог, чем в случае более краткого существования; то есть, что человек как результат последовательного суммирования силы обретает более высокий квантум господства над вещами, когда всё идёт, как есть... Мы стоим тут перед проблемой экономии.

865

Воззрение, именующее себя «идеализмом»{411}, не желает дозволить посредственности быть посредственной, а женщине женщиной. Только не униформы! Пора бы нам отдавать себе отчёт, сколь дорого обходится добродетель, и что добродетель не есть нечто заурядно-желательное, а благородное безумство, прекрасное исключение, обладающее привилегией чувствовать в себе силу...

866

Необходимость установить, что всё более экономичному развитию человека и человечества, всё более тесно переплетённой «машинерии» интересов и достижений имеется и соответствующее противодвижение. Я обозначу его как выделение роскошного человеческого излишества: в ней должен быть явлен более сильный род, более совершенный тип, которому потребны иные условия возникновения и самосохранения, нежели среднему человеку. Мой термин, моя формула для такого типа — это, как известно, слово «сверхчеловек».

На том первом пути, который сейчас уже совершенно обозрим, возникает приспособление, выравнивание, оплощение, высшая китайщина, доведённая до инстинкта скромность, довольство человека в самоумалении — своего рода застой в развитии человека. Если нам и впрямь неизбежно предстоит жить в единой всемирной экономической системе Земли, то на службе ей человечество как машинерия может обрести наилучшее себе применение: а именно, как чудовищный шестерёночный механизм из всё более мелких, всё более тщательно подогнанных друг к другу колёсиков; как всё более ощутимая ненужность каких-либо командных, доминирующих элементов; как чудовищной силы целое, отдельные факторы которого составляются из минимальных сил и минимальных значений. В противовес этому умалению и приспособлению людей к специализированной полезности требуется и обратное движение — производство синтетического, суммирующего, оправдывающего своё назначение человека, для которого вышеописанная машинализация человечества есть предпосылка к существованию, опора, на которой он сможет разработать высшую форму своего бытия...