Заложенные Шепиловым принципы ближневосточной политики оставались неизменными до прихода в МИД Эдуарда Шеварднадзе. Академик Андрей Сахаров вспоминал, как ученых-атомщиков пригласили на заседание президиума ЦК. Ждать пришлось долго — никак не могли закончить предыдущий вопрос. Наконец им объяснили:

— Заканчивается обсуждение сообщения Шепилова, который только что вернулся из поездки в Египет. Вопрос чрезвычайно важный. Обсуждается решительное изменение принципов нашей политики на Ближнем Востоке. Отныне мы будем поддерживать арабских националистов. Цель — разрушить сложившиеся отношения арабов с Европой и Соединенными Штатами, создать «нефтяной кризис» — все это поставит Европу в зависимость от нас.

В 1956 году в Москву приехал шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви с шахиней Сорейей. Под старым была подведена черта. Но Хрущев и Шепилов предъявили иранцам новые претензии: почему они присоединились к Багдадскому пакту? В 1955 году в Багдаде был подписан пакт о создании Организации центрального договора (СЕНТО). В нее вошли Англия, Турция, Ирак, Иран и Пакистан. Это был военно-политический союз, оказавшийся недолговечным.

Шах, как он пишет в своих воспоминаниях, ответил достаточно резко: «Я напомнил гостеприимным хозяевам о том, что русские на протяжении нескольких веков беспрестанно пытались продвинуться через Иран к югу. В 1907 году они вступили в Иран. Во время Первой мировой войны они вновь попытались захватить нашу страну. В 1946 году создали марионеточное правительство, чтобы отторгнуть от Ирана богатейшую провинцию — Азербайджан». Хрущев и Шепилов отвечали, что они не несут ответственность за то, что делалось до того, как они приняли на себя руководство страной.

Хрущев говорил о том, что какая-нибудь великая держава может заставить Иран предоставить свою территорию для враждебных акций против Советского Союза.

— Мы никогда не позволим, чтобы наша страна была использована для агрессии против Советского Союза, — ответил шах. — Я даю вам слово солдата, что, пока я являюсь шахом Ирана, моя страна ни при каких обстоятельствах не согласится с агрессивными планами против России и не будет их поддерживать.

Пограничные споры меду двумя странами были урегулированы, договорились о совместном использовании для орошения пограничных рек Аракс и Атрек, о транзите через Советский Союз товаров, которые Иран покупал и продавал в Европе…

Один из дипломатов присутствовал на первой коллегии министерства, которую проводил Шепилов (см.: Коммерсант-власть. 2001. 10 июля). Новый министр непринужденно рассказывал о своем видении ситуации в мире. Зазвонил аппарат правительственной связи.

— Да, Михаил Андреевич, еду, — ответил Шепилов. — Сейчас еду.

Все поняли: вызывает Суслов. Надо бежать в ЦК. Но министр продолжал так же спокойно говорить. Через минуту новый звонок.

— Михаил Андреевич, — весело ответил Шепилов, — так я уже уехал!

Шепилов был легким на подъем человеком и, в отличие от своего предшественника Молотова, полагал, что министр должен как можно больше ездить по миру и встречаться с иностранными дипломатами. Человек более молодой, открытый и отнюдь не закосневший, Дмитрий Трофимович был способен выслушать собеседника, и если тот говорил что-то разумное, то и согласиться с ним. Иностранные дипломаты сразу увидели, что советской политикой занимается новый человек.

Министр иностранных дел ФРГ фон Брентано говорил: «Советскому Союзу удалось совершить глубокий прорыв фронта общественного мнения. Постоянные визиты и контрвизиты принесли Советскому Союзу пропагандистский и психологический успех, который нельзя недооценивать…»

Западные политики и дипломаты отмечали, что русские предстали в совершенно новом свете. С ними стало легко говорить. Они высказываются откровенно и без обиняков. Производят впечатление людей, уверенных в себе. Шепилов, чувствуя полную поддержку Хрущева, вел себя совершенно самостоятельно. Советские дипломаты обрели министра, не похожего на своих предшественников. Когда Шепилов вылетал в Каир для встречи с президентом Гамалем Абделем Насером, его спросили, кому из помощников его сопровождать. Он удивился:

— Зачем людей отрывать от дела? Переводчик найдется в посольстве, а портфель я сам могу носить.

Шепилов — единственный министр иностранных дел, который ни разу ни на кого не накричал. Он не придирался к своим подчиненным, доверял им и без придирок подписывал бумаги, которые ему приносили. Став министром, Шепилов издал приказ с требованием ко всем сотрудникам министерства пройти курс политэкономии. Им пришлось даже сдавать экзамен. Немолодые дипломаты полезли в учебники, доставали подзабытые труды Маркса и Ленина.

Олег Трояновский, который был помощником министра, вспоминает, что Дмитрий Трофимович пришел в ужас от обилия бумаг, которые клали ему на стол, но справлялся со своими делами достаточно хорошо.

Анатолий Добрынин пришел к Шепилову проситься на другую работу, потому что к тому времени он уже несколько лет проработал в секретариате министра. Шепилов попросил его задержаться:

— У меня все помощники из «Правды», дипломатии не знают. Останьтесь на полгода — научите моих ребят мидовским делам.

Работать с Шепиловым, по мнению Добрынина, было интересно. Он был очень любознательным человеком, вызывал специалистов, просил их объяснить, что к чему. Будучи умным человеком, он все быстро схватывал, но очень глубоко вникать, похоже, не стремился. Вероятно, Шепилов не собирался задерживаться на этом месте. Но и он не предполагал, что его министерская карьера окажется столь короткой.

Дмитрий Шепилов считал, что Советскому Союзу надо подружиться с азиатскими странами, на которые в Москве прежде не обращали внимания. Сталин и Молотов только Америку и Западную Европу считали партнерами, достойными внимания.

При Шепилове в октябре 1956 года была подписана, наконец, декларация о восстановлении дипломатических отношений с Японией. И по сей день это единственный документ, который связывает Россию с Японией.

В октябрьские дни 1956 года в Москву прилетела японская делегация. Через одиннадцать лет после окончания Второй мировой войны только Советский Союз еще не подписал с Японией мирный договор. Тогда это казалось легкоустранимой нелепостью. Кто же мог предположить, что мирный договор так и останется недостижимой целью?

Японскую делегацию, приехавшую тогда в Москву, возглавлял премьер-министр Итиро Хатояма, уже немолодой человек. Он сильно хромал и выглядел неважно. В Москве японский премьер заболел, и переговоры с Шепиловым и другими советскими руководителями фактически вел министр земледелия и лесоводства Итиро Коно. Он очень хотел договориться с Москвой, в частности для того, чтобы облегчить жизнь своих подопечных — японских рыбаков. Это он заставил премьер-министра поехать в Москву. Если бы не министр Коно, все бы сорвалось. Все висело на волоске. За два дня до подписания совместной декларации министр Коно был в отчаянии и думал, что ничего не выйдет. Он доверительно говорил: