Конечно, он охотился на зайцев, ловил с сыном макрель и лосося, косил агрессивный камыш, расширяя дорожки, таскал на горбу тяжеленные фляги с молоком, ремонтировал заборы, делал даже игрушки для сына – вырезал их из дерева, – но, если не считать рукописи, каждую свободную минуту отдавал земле и живности. Творил жизнь. Устроил тот цветник на приглянувшейся полянке, о котором писал Соне, посадил яблони за домом (живы до сих пор), разбил с Эврил огород и завел-таки кур и гусей. «Ему казалось, – напишет потом Рис, – что он наконец пускает на острове корни. Но было видно, – криво усмехнется, – что избрал он для этого слишком каменистую почву».

Сын Оруэлла, светловолосый карапуз, запомнит про жизнь на острове всего три-четыре эпизода. Как однажды отец выреза́л для него очередную игрушку, а он, взгромоздившись на стул, свалился с него и, падая, сшиб какой-то большой китайский кувшин. «В результате на лбу у меня образовалась внушительная рана, было много крови, соплей, и пришлось вызывать врача, который жил в тридцати милях от нас». Вторым случаем, врезавшимся Ричарду в память, была замена в саду отцом каких-то старых труб, когда тот попросил сына прикурить ему сигарету. Трехлетний Ричард запомнит, что он позеленел от дыма, чуть не упал от головокружения и никогда не повторял этого опыта вплоть до перехода в старшие классы. А третьим случаем было несчастье с Эврил, когда та, перепрыгивая штакетник у дома, упала и вывихнула руку. Рис, оказавшийся свидетелем беды, запомнил, как Оруэлл, ворвавшись в дом, крикнул ему: «“Вам ведь доводилось оказывать первую помощь, да? Эврил вывернула руку… Ведь надо, кажется, только резко дернуть ее?” Мера эта, – припомнит Рис, – не помогла, и нам пришлось отправиться морем на главный остров, где через двенадцать часов после происшествия рука была наконец вправлена». Ну, а четвертый эпизод и не мог не врезаться в память сыну Оруэлла – эта была та самая катастрофа в заливе Корриврекан, когда все они чуть не погибли…

Жизнь на холодном, штормовом острове была трудна – но проста, даже примитивна. «Здесь всё делается самым элементарным способом, – напишет Оруэлл Вудкоку. – И косим, и вяжем пучки вручную… Сено из-за дождливой погоды нельзя оставлять в поле… Не всегда дозревает кукуруза, и рогатому скоту дают ее пучками. Арендаторы здесь работают очень тяжко, но во многом они более независимы, чем рабочие в городах, а вообще могли бы жить вполне комфортно, если бы у них были машины, электричество и нормальные дороги… Рано или поздно, я полагаю, эти острова возьмут в оборот, и тогда они либо превратятся в первоклассные области для производства молочных продуктов и мяса, либо окажут поддержку большим поселениям крестьян, которые будут жить за счет скота и рыболовства».

Пророчество насчет будущих «первоклассных областей» так, кажется, и не воплотится. В этом убедятся и Томас Пинчон, посетивший Юру в 2003-м от Guardian, в год столетия писателя, и наш корреспондент в Англии Михаил Озеров, побывавший в Барнхилле накануне, в 2002-м, и тогда же опубликовавший в «Литгазете» очерк «Загадка острова Юра». Всё окажется в еще большом запустении: дом заколоченный, калитка, как и когда-то, на честном слове, а тропинки опять исчезнут под камышом и травой. И ни музея, конечно, ни даже таблички на доме. Только криво стоящий портрет Оруэлла на каминной полке, который кто-то заметит, подпрыгивая у мутного окна…

Лишь однажды дела на Юре пойдут в гору. Всё встрепенется в глухой гавани писателя, когда в доме возникнет одноногий солдат из Глазго Билл Данн, будущий муж Эврил. История его появления на острове полна «белых пятен»; какое-то отношение он, кажется, имел к шотландской родне Эйлин. Зато известно, что отставной армейский офицер Билл Данн был хотя и из уважаемой семьи, но человеком простым и привычным к тяжелому труду, что ногу ниже колена потерял на фронте в 1944-м, подорвавшись в Сицилии на мине, и что в Барнхилле он как-то незаметно прижился и стал почти своим. Сын Оруэлла напишет, что Билл какое-то время учился в университете, но бросил это занятие и довольно скоро стал на Юре «партнером» писателя «по сельскому хозяйству». Трудно поверить, но благодаря Данну, который быстро научился управляться с протезом, в пристройках Барнхилла чуть ли не за полгода возникла самая настоящая и чуть ли не преуспевающая ферма. «Правда, почти всё делалось вручную, – напишет Ричард, – никакой техники не было, кроме плуга, в который впрягали лошадь, и самых необходимых сельскохозяйственных инструментов. Только к концу жизни на острове мы купили двухколесный ручной трактор, который, конечно, сильно помог. И хоть погода была в вечном сговоре против вас, хоть заготовка сена и уборка урожая того же овса всегда требовали толики удачи, Билл и Эв не покладая рук изо всех сил старались сделать ферму прибыльной». Шутка ли, но уже скоро у них было полсотни овец, десяток голов крупного рогатого скота, куры, конечно, и утки, и даже жирная свинья, которую Билл бестрепетно зарежет потом. «У меня свиней никогда не было, – напишет Астору Оруэлл, – и я не сожалею, что больше и не будет. Это крайне раздражающие разрушительные животные, их трудно обуздать, они слишком хитры…»

Билл появился на острове после апреля 1947 года, после того как зиму, оказавшуюся чересчур жестокой, Оруэлл провел в Лондоне. Но раньше Билла в жизни писателя, как раз зимой 1946–1947 года, появился еще один незнакомец, некто Джек Харрисон.

В Лондоне, несмотря на морозы и смог, Оруэлл вновь оказался завален работой: статьи, рецензии, звонки, визиты в редакции, обязательные и необязательные встречи – он, оказывается, был нужен всем. «Все просто набрасываются на меня, – жаловался Кёстлеру. – Каждый хочет, чтобы я читал лекции, писал заказные брошюры, участвовал в том и в этом. Ты не представляешь, как я хочу быть свободным от всего этого и снова иметь время, чтобы думать…» Тоже «акцент» его биографии! Но больше всего его донимали теперь налоги – издания и срочные переиздания «Скотного двора» грозили большими налоговыми сборами. Вот тогда и появился в его жизни гибкий и оборотистый мистер Харрисон, указанный ему Соней, которая сталкивалась с ним по работе, официально – старший партнер одной из адвокатских фирм. Джек Харрисон («Зовите меня просто Джек») и посоветовал ему учредить компанию, которая владела бы его авторскими правами, получала бы его гонорары и уже по «договору о предоставлении услуг» выдавала бы ему их «как зарплату». Такая компания, «George Orwell Productions Ltd.» (GOP Ltd.), будет зарегистрирована 12 сентября 1947 года, когда сам Оруэлл вновь будет на Юре. А ловкий Джек от этого «прибыльного дела» уже не отлипнет. Он станет финансовым распорядителем наследства писателя, будет вместе с Соней заботиться о малолетнем сыне Оруэлла, оплачивать образование его и всё такое, но в конце концов обманет и Соню. Современник Оруэлла, левый поэт Сесил Дэй-Льюис, горько напишет потом, что, несмотря на обвинения Сони якобы в корыстном замужестве, в «золотоискательстве», ее «положение литературной душеприказчицы Оруэлла окажется горькой чашей: безразличная к деньгам и безнадежно неделовая, она, хоть доля литературной вдовы и без того обременительна, всё время искала себе еще более трудные обязательства. И заметьте, – пишет Дэй-Льюис, – несмотря на огромные продажи книг Оруэлла, некоторый доход от них проходил мимо нее». Соня, как я уже говорил, умрет «без копейки в кармане», а оборотистый Харрисон за год до ее смерти почему-то будет обладать уже 75 % всех акций учрежденной когда-то компании.