считал защиту тайн Гадеса не менее важным делом, чем защиту собственного благополучия.

Очередная загадка. Что же она дает? Силвест так и не нашел ответа на этот вопрос. Он понял лишь одно: в этих местах нет ничего предсказуемого и даже логичного. Если постоянно помнить эту истину, у него будет шанс победить там, где тупые машины – и его бывшая жена – потерпели поражение.

Орбита Цербера находилась гораздо дальше, за девятьсот тысяч километров от Гадеса, и планета пробегала ее каждые четыре часа и шесть минут. Силвест иллюминировал эту орбиту холодным зеленым цветом – она казалась безопасной, во всяком случае, пока никто не приближался к самой планете.

Что касается оружия Вольевой – бывшего «Лореана», – то оно собственными силами переходило на более низкую орбиту, что пока не вызвало никакой реакции со стороны Цербера. Однако Силвест не сомневался: где-то там, внизу, есть нечто, отлично знающее об их присутствии. И это нечто пристально наблюдает за ждущим приказа Вольевой кораблем. Оно просто хочет увидеть, что случится дальше.

Силвест приказал модели сжаться, чтобы не заслонять их субсветовик. Он находился в двух миллионах километров от нейтронной звезды. Всего шесть световых секунд, что примерно соответствует предполагаемой дальности действия энергетического оружия, хотя оно должно для этого обладать огромными размерами. Одному только прицелу, чтобы дать разрешение, позволяющее увидеть корабль, необходима ширина в несколько километров. Впрочем, никакое материальное оружие сюда не добьет, разве что град релятивистских снарядов может представлять опасность. Но и это маловероятно. Судьба «Лореана» показывала, что Цербер предпочитает действовать быстро и скрытно, не устраивая демонстраций огневой мощи.

«Ну да, – подумал он. – Все абсолютно предсказуемо. И в этом кроется ловушка».

– Дэн, – сказала проснувшаяся Паскаль, – уже поздно. Тебе нужно отдохнуть перед завтрашним днем.

– Я говорил вслух?

– Как положено настоящему психу. – Взгляд Паскаль нервно пошарил по каюте и остановился на схеме. – Значит, это все же случится? У меня ощущение нереальности происходящего.

– Ты говоришь об этой операции или о капитане?

– И о том и о другом. Мне кажется, они неразделимы, зависят друг от друга. – Она замолчала, а Силвест пересел на кровать и стал ласкать лицо Паскаль, пробуждая давно похороненные воспоминания – те, которые он свято хранил в заключении на Ресургеме. Паскаль ответила на его ласку, и уже через минуту они занимались любовью со всей страстью людей, находящихся на грани эпохального свершения и знающих, что близость может никогда не повториться, а потому каждая ее минута драгоценна.

– Амарантийцы ждали достаточно долго, – сказала Паскаль. – И тот бедняга, которому ты хочешь помочь, тоже. Нельзя ли нам отделаться от них от всех?

– С чего вдруг?

– Мне не нравится, что с тобой происходит. Неужели не чувствуешь, что тебя сюда затащили насильно? Что на самом деле от тебя ничего не зависит?

– Теперь уже не остановиться.

– Нет! Еще не поздно, и ты это знаешь. Прикажи Садзаки немедленно повернуть. Пообещай сделать для капитана все, что в твоих силах. Я думаю, Садзаки боится тебя, он согласится на любые условия. Оставь Цербер-Гадес, пока он не сделал с нами того же, что сделал с Алисией.

– Обстрел застал их врасплох, а мы подготовлены. И это громадная разница. Фактически мы ударим первыми.

– Что бы ты ни рассчитывал найти, оно не окупит риска, на который мы идем. – Паскаль сжала его лицо в ладонях. – Неужели не понимаешь, Дэн? Ты уже победил! Ты доказал свою правоту. Ты получил то, чего добивался всю жизнь.

– Этого недостаточно.

Паскаль мерзла, но лежала рядом с ним не укрывшись. А Силвест то погружался в неглубокий сон, то выныривал из него. Он давно уже забыл, что значит спать по-настоящему. Паскаль почти права. И нечего этим амарантийцам стаями носиться в его мозгу. Оставили бы его в покое хоть на одну ночь. Жена просит, чтобы он забыл их навсегда. Исключено! Перед ним никогда не стояло такого выбора, а сейчас он и подавно не откажется от задуманного.

Даже желание расстаться с амарантийцами хоть на несколько часов отнимало уйму сил – больше, чем у него было. Его сны – это сны амарантийцев. И когда он просыпается, то часто за силуэтом спящей жены на стенах видит смыкающиеся крылья – чуждые, зловещие, ждущие своего часа.

Скоро начнется.

– Ты почти ничего не почувствуешь, – сказал Садзаки.

Триумвир говорил правду, во всяком случае поначалу. Хоури почти ничего не ощутила, когда началось траление, – лишь слегка давил шлем на выбритую голову, располагая свои сканеры с должной точностью. Ана слышала пощелкивание и посвистывание, но не более того. Даже щекотки не было, которой она ждала.

– Триумвир, в этом нет необходимости.

Садзаки уточнял параметры траления, набирая команды на нелепой старомодной консоли. Разрезы головы Хоури – нечеткие моментальные снимки – возникали вокруг него.

– Значит, тебе не о чем беспокоиться. Совершенно не о чем. Это всего лишь рутинная процедура. Тебе следовало ее пройти еще в момент вербовки, но моя коллега была категорически против…

– А сейчас-то какой смысл? Что я такого сделала?

– Сейчас, Хоури, мы в сложной ситуации. В нашем экипаже не должно быть людей, на которых я не могу во всем положиться.

– Но если вы сожжете мои имплантаты, какой будет прок от меня.

– Не придавай чрезмерного значения страшилкам Вольевой. Она просто прячет от меня свои маленькие профессиональные секреты – на случай, если я решу, что вполне способен взять на себя ее обязанности.

На экранах уже демонстрировались имплантаты Хоури – крошечные геометрически правильные островки порядка в аморфной, как суп, нейронной структуре. Садзаки набрал новую команду, сканер увеличил изображение одного имплантата. У Хоури зачесалась кожа под шлемом. Трал серией головокружительных увеличений «удалял» с имплантата слой за слоем, обнажал его сложноконструированные глубины. Так спутник-шпион смотрит на город, меняя разрешение оптики и видя сначала районы, потом улицы, а потом детали архитектуры.

Где-то в этом хитросплетении, заключенные в некую вполне физическую форму, находились данные, из которых возникал симулякр Мадемуазели.

Прошло