Все подобные рассуждения не застрахованы от обвинений в притянутости и спекулятивной тенденциозности, поскольку практически нет ни достоверного заключения о причинах смерти Александра I, ни, тем более, диагнозов заболеваний Витта и Бошняка. Разумеется, теоретически это могли быть естественные инфекционные заболевания, причем не обязательно одни и те же — ведь и исходы их были различны! Но почему тогда никто иной не заболел подобными же болезнями, кроме этих троих людей, продолжение жизни которых столь явно угрожало заговору?

Разумеется, могли болеть и даже умирать и слуги — никто их тогда за людей не считал! Но общая тревожная обстановка предсмертной болезни императора в Таганроге, продолжавшаяся более двух недель, наверняка заставила бы обратить внимание на подобные факты, если бы они имели место — ведь сам Александр отчетливо боялся именно отравления и был настороже! Вероятно и Бошняк, человек внимательный и осторожный, зафиксировал бы подобные болезни в окружении Витта или в своем собственном — если бы они имели место!

Так что остается предполагать либо соучастие в заговоре самого Господа Бога (надеемся на Его снисходительное отношение к высказыванию подобной гипотезы!), либо злую волю вполне определенных заинтересованных лиц.

На месте Дибича нельзя было пускать это дело на самотек или надеяться на Киселева и его подопечных — те и так сумели наломать дров!

Проще всего было снабдить отъезжавшего Витта спутником, последовавшим по служебным делам, а уже попутно занявшимся непосредственно здоровьем Витта и Бошняка. Было бы вполне разумно, если таким как бы случайным спутником оказался именно врач, который затем по «гуманным мотивам» задержался бы для лечения внезапно заболевшего Витта. Начальную порцию «лекарства» Витт получил явно раньше, чем Бошняк — вероятно еще по дороге!

На такое дело не жалко было отрядить единственного или главного специалиста по отравлениям, имевшегося у Дибича (интересно, удастся ли когда-нибудь вычислить имя этого человека и его личные мотивы?), а уж с оставшейся частью работы предстояло справляться самому Дибичу.

Течение болезней всех троих заставляет заподозрить неоднократное применение яда. Факт, что Бошняк, выехавший еще как бы здоровым от уже выздоравливавшего Витта (болезнь которого позднее снова усилилась!) и болевший затем один в своем имении (посещения Давыдова и Лихарева не в счет!), единственный из троих имел только один пик болезни, после которого медленно пошел на поправку.

Это было, по-видимому, обоснованным решением: скоропостижная смерть вызывает больше подозрений, увеличивает риск успешного расследования преступных действий и становится основанием для последующих волнений и тревог и роста бдительности. Тут же все получилось шито-крыто — хоть сразу приступай к следующим отравлениям!

После смерти Александра I тяжело болевшие и случайно выжившие Витт и Бошняк были оставлены в покое: во-первых, потому, что теперь уже не представляли столь важную опасность для заговора, и, во-вторых, потому, что дальнейшее пребывание возле них человека, занимавшегося подсыпанием яда, создавало дополнительный риск, совершенно неоправданный в тревожной обстановке, сложившейся в конце ноября. Отсутствие же смертельного исхода в этих двух случаях тем более завершило полное сокрытие сложных преступных действий. Гибель Милорадовича и вовсе положила конец всем преступным акциям заговорщиков.

К отравлению Александра I было, по-видимому, приступлено сразу, как только до его свиты дошла весть о возвращении великого князя Николая Павловича в столицу — это случилось во время крымского вояжа. Три недели продолжалось зверское упорное убийство, сопровождаемое физическими страданиями жертвы!

Cлабым звеном в руководстве заговора все-таки оказался в 1825 году Павел Дмитриевич Киселев. Сначала он в мае и в сентябре не сумел вызвать достаточно серьезное отношение к провокаторской роли Витта и Бошняка у умственных инвалидов Давыдова и Лихарева, а в начале ноября, получив от Дибича или Милорадовича (или от обоих) сведения о новейшей сложившейся диспозиции, вызвал буквально катастрофическую и ничем не оправданную панику у своих подопечных.

Особой беды не было в том, что запаниковавший Пестель закопал в землю свои ценные рукописи. Хуже было другое.

Давыдову и Лихареву Киселев не мог не надрать уши, но явно перестарался. К соучастию в убийстве таких олухов, конечно, никто привлекать не стал; едва ли им объяснили и смысл болезни, в которую погрузились Витт и Бошняк. В результате им оставалось только трястись от ужаса, ожидая, выживут ли Витт и Бошняк или нет. Никто их, конечно, не посвятил и в то, что жизнь императора на исходе, и ему наверняка не позволят расправляться с заговорщиками. И вот вся эта туча паники и страха обрушилась на спокойно живущих себе остальных заговорщиков, собравшихся, как и положено, 24 ноября на очередное празднование именин матушки Давыдова в Каменке!

Ничего удивительного в том, что уже в ближайшую ночь Майборода накатал свой донос и уже на следующий день представил к генералу Роту!

Это чистейшей воды издержки неграмотного руководства заговором! Впрочем, и сам Милорадович 12–14 декабря оказался не на высоте, а ведь паника в обозе — страшное дело!..

Доносы, скопившиеся у Дибича, ставили его в сложное положение.

Разумеется, он и не собирался арестовывать Вадковского, о чем распорядился еще живой император. Вместо этого проще было увеличить усилия по отправке последнего на тот свет, хотя дело, очевидно, застопорилось подозрениями, сложившимися у Александра и его супруги, к которым они сумели привлечь внимание и Виллие, и П.М.Волконского. Подсыпать отраву стало сложнее — это, по-видимому, уже неоправданно с точки зрения заговорщиков затянуло агонию; даже Милорадовичу в Петербурге пришлось очень здорово покрутиться!

Так или иначе, элементарный расчет времени показывает, что если бы Дибич действительно принял меры к аресту Вадковского, то последний был бы арестован уже до 1 декабря, а не двумя неделями позже. Вместо этого 1 декабря Дибич дополнительно получил уже донос Майбороды.

Дибич вполне грамотно разобрался с Виттом и Бошняком, а донос Шервуда ждал своего часа.

Неизвестно, упоминалось ли в тексте, присланном в Таганрог, о предшествующей попытке Шервуда связаться с Аракчеевым, но это интересное дело в любом варианте требовало колоссального внимания руководителей заговора, на которое в сложившейся сложнейшей политической ситуации не было практических сил. Но и Шервуд, и упомянутые им заговорщики вполне могли ждать — не велики птицы! Единственное, что сразу должен был сделать Дибич — предупредить Милорадовича.

Очевидно, так и было сделано в каком-то из тех посланий, отправленных из Таганрога фельдъегерской почтой еще до 19 ноября, которых не прочитал никто, кроме Милорадовича.

Последний, в свою очередь, должен был практически озаботиться этой ситуацией по мере того, как шло время. Отсюда почти наверняка возникла идея командировки П.Н. Свистунова и Н.А. Васильчикова, в которую их должны были отправить