помогла подняться. Я встал на палубу, глядя на нее с нескрываемым изумлением.

Легкая усмешка мелькнула у нее на губах, но не жестокая улыбка высокомерной богини, которая была мне знакома.

– Ты удивляешься, Джон Картер, – сказала она, – и не понимаешь, что произвело во мне такую перемену? Я тебе скажу. Это сделала любовь – любовь к тебе.

Я нахмурил брови, но она подняла руку.

– Постой, – сказала она. – Я не говорю о своей любви. Это любовь твоей жены Деи Торис к тебе показала мне, чем может быть истинная любовь, чем она должна быть и как далека была от настоящей любви моя дикая страсть.

Теперь я стала другой. Теперь я могла бы любить тебя так, как любит тебя Дея Торис. Теперь мое единственное счастье в том, чтобы знать, что ты и она снова будете вместе, потому что она одна может подарить тебе счастье.

Но меня мучат воспоминания о зле, которое я совершила. Много грехов нужно мне искупить, и, хотя я и считаюсь бессмертной, всей моей жизни было бы для этого мало.

Но есть другой путь к спасению, и если Файдора, дочь святого хеккадора, согрешила, то сегодня она уже частично искупила свой грех, а чтобы ты поверил в ее искренность, она докажет ее единственным возможным для нее способом: Файдора спасла тебя для другой и уходит с вашей дороги.

С этими словами она стремительно повернулась и бросилась с палубы корабля в бездонную пропасть.

Крик ужаса вырвался у меня. Я подбежал к перилам, желая спасти жизнь той, которую еще совсем недавно мечтал видел мертвой. Но было уже слишком поздно. С глазами, полными слез, я отвернулся, чтобы не видеть ее смерти.

Минуту спустя я разрезал путы, связывавшие Дею Торис, и, когда ее прелестные руки обвились вокруг моей шеи и ее дивные губы прижались к моим, я сразу позабыл все ужасы, свидетелем которых мне пришлось стать, и все страдания, которые я перенес.

16. Владыка Барсума

Аэроплан, на палубе которого я очутился вдвоем с Деей Торис, оказался совершенно неуправляемым. Резервуары с лучами подъемной силы дали течь, и двигатель работал с перебоями. Мы беспомощно висели над полярными льдами.

Ветер медленно гнал корабль сперва над пропастью, где лежали трупы Матаи Шанга, Турида и Файдоры, а затем над низкой грядой холмов. Я открыл предохранительные клапаны, и мы медленно опустились.

Как только аэроплан коснулся почвы, Дея Торис и я сошли с палубы и рука об руку отправились обратно через снежную пустыню по направлению к Кадабре.

Мы вернулись в тот самый туннель, по которому я недавно бежал в диком отчаянии. Мы шли медленно – нам нужно было так много сказать друг другу!

Она поведала мне о той страшной минуте несколько месяцев тому назад, когда дверь ее вращающейся темницы внутри храма Солнца медленно заходила за стену; как Файдора бросилась на нее с поднятым кинжалом, и Тувия закричала, когда поняла злобное намерение дочери святого жреца. Это был тот крик, который звучал в моих ушах долгие месяцы. Только теперь я узнал, что Тувия успела вырвать кинжал у Файдоры, прежде чем он коснулся Деи Торис или ее самой.

Она поведала мне о томительных днях своего заключения, о злобной ненависти Файдоры, о нежной любви Тувии. Когда мрачное отчаяние овладело ими, то они обе – Тувия и Дея Торис – утешались одной и той же надеждой, что Джон Картер найдет способ освободить их.

Вскоре мы добрались до комнаты Солана. Мы были беспечны и не принимали никаких мер предосторожности; я считал, что город и дворец находятся в руках моих друзей.

Таким образом, войдя в комнату, мы очутились лицом к лицу с десятью придворными Салензия Олла. Они хотели скрыться из дворца теми же коридорами, через которые мы только что прошли.

Они остановились, и предводитель их злобно усмехнулся и воскликнул, указывая на нас:

– Нам везет! Смотрите, вот виновник всех наших бедствий! Пусть нас победили, но мы отомстим за джеддака и за весь город! Сладок час мести! Пусть победители найдут здесь изуродованные трупы Джона Картера и его жены. Пусть увидят они, как умеют мстить желтые люди! Готовься к смерти, Джон Картер, но чтобы она была более горькой, знай, что я, быть может, не приговорю Дею Торис к милосердной смерти, а сохраню ее для себя и для забавы своих приближенных!

Я стоял у той самой стены, где находились все рычаги. Дея Торис стояла рядом со мной. Она взглянула на меня с удивлением: воины приблизились к нам с обнаженными мечами, а мой меч все еще оставался в ножнах, и я ожидал их приближения с улыбкой на губах.

Желтые воины тоже воззрились на меня с изумлением. Моя неподвижность смущала их, и они остановились в нерешительности, опасаясь какой-нибудь хитрости. Когда они подошли почти на расстояние длины меча, я поднял руку, положил ее на полированную рукоятку большого рычага и, продолжая зловеще улыбаться, посмотрел в глаза своим врагам.

Они стали как один, бросая испуганные взгляды на меня и друг на друга.

– Стой! – завопил их предводитель. – Ты не знаешь, что делаешь!

– Ошибаешься, – ответил я спокойно. – Джон Картер знает, что делает. Он знает, что, если один из вас подступится к Дее Торис, то я поверну рычаг, и она и я – мы умрем вместе, но поодиночке мы не умрем!

Придворные отпрянули и несколько минут шептались друг с другом. Наконец предводитель повернулся ко мне.

– Ступай своей дорогой, Джон Картер, а мы пойдем своей, – сказал он.

– Пленные не идут своей дорогой, – возразил я, – а вы мои пленные.

Прежде чем они смогли ответить, дверь в противоположном конце комнаты отворилась, и отряд желтых людей хлынул в помещение. Придворные, казалось, вздохнули с облегчением, но скоро их лица опять омрачились: во главе желтых людей шел Талу, мятежный джед Марентины. Приближенные Салензия Олла знали, что им нечего ждать пощады от его руки.

Талу с первого же взгляда оценил положение и улыбнулся.

– Правильно, Джон Картер! – закричал он. – Ты обращаешь против них их же силу! Какое счастье для Окара, что ты оказался здесь и помешал их бегству! Они – сброд величайших негодяев Севера, а этот, – он указал на предводителя, – хотел провозгласить себя джеддаком джеддаков вместо убитого Салензия Олла. Если бы это случилось, у нас был бы еще более гнусный правитель, чем тиран, павший от твоего меча.

Придворные принуждены были молчаливо покориться и дать себя связать; сопротивление не принесло