Замыкание электрики под водой вывело из строя наши батареи. Реактор уже был неисправен. К счастью, огонь распространялся медленно, радар смог найти разлом во льду, и мы попытались выбраться на поверхность как раз за минуту до того, как воздух стал токсичным. Все быстро покинули лодку, и мы с удивлением обнаружили пещеру с отполированными стенами и надписями, похожими на те, что мы наблюдали на каменных валунах, когда лодка была на дне. Оберхаузер нашел лестницу и бронзовые двери. После того как мы их открыли, обнаружили удивительный город. Дитц исследовал его несколько часов, пытаясь найти выход, пока мы определяли размеры повреждения. Несколько раз пытались вновь запустить реактор, нарушив все протоколы по безопасности, но ничего не сработало. Мы взяли с собой только три комплекта теплой одежды, а нас было одиннадцать человек. Холод был пронзительный, безжалостный, невыносимый. Мы сожгли те немногие бумаги и мусор, которые были на борту, но этого было явно недостаточно и обеспечило нам всего три часа относительного тепла. Внутри города не было ничего горючего. Все было из камня и металла, дома и здания были пусты. Кажется, жители унесли все принадлежавшие им пожитки с собой. Были найдены другие выходы, но они были завалены снаружи снегом. У нас не было никакого оборудования, чтобы открыть бронзовые двери. Всего через двенадцать часов мы поняли, что положение отчаянное. Из этого кокона не было выхода. Мы активировали передатчик для экстренных случаев, но сомневались, что его сигнал может распространяться на дальние расстояния, учитывая скалы и лед и тысячи миль до ближайшего корабля. Оберхаузер, кажется, расстроился больше всех. Он нашел то, в поисках чего мы приехали, но мы не выживем — и не успеем исследовать это место. Мы все понимали, что скоро умрем. Никто не придет на наши поиски, так как мы согласились на это условие прямо перед отплытием из порта. Подводная лодка мертва, как и все мы. Каждый решил умереть так, как хотел. Некоторые ушли в одиночестве, другие — вместе. Я сидел здесь и присматривал за своей лодкой. Я пишу эти слова, чтобы все узнали, что мой экипаж погиб смертью храбрых. Каждый, включая Оберхаузера, смело принял свою участь. Я бы хотел больше узнать о людях, которые построили это место. Оберхаузер сказал нам, что они были нашими предками, что наша цивилизация началась с них. Еще вчера я бы сказал, что он не в своем уме. Удивительно, как иногда жизнь спутывает нам карты. Мне поручили командование самой сложной подводной лодкой военно-морского флота. Моя карьера была отличной. Мне определенно светили капитанские погоны. А сейчас я умираю в этом холоде… Боли нет, лишь силы уходят капля за каплей. Я еле могу держать в руках карандаш. Я служил своей стране как только мог. Как и мой экипаж. Я почувствовал гордость, когда каждый подошел, пожал мне руку и ушел умирать. Сейчас, когда свет меркнет в моих глазах, я обнаружил, что думаю о сыне. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что он никогда не узнает, что я в действительности к нему чувствовал. Мне всегда было трудно рассказать ему то, что было на сердце. И хотя я уезжал на долгое время, не было ни мгновения, когда я бы не думал о нем. Он был для меня всем. Ему всего десять лет, и он точно еще ничего не знает о том, что приготовила ему жизнь. Я сожалею, что не буду участвовать в формировании его личности. Его мать — самая прекрасная женщина, которую я когда-либо знал, и она сделает все, чтобы он стал мужчиной. Пожалуйста, если кто-нибудь найдет эту записку, отдайте ее моей семье. Я хочу, чтобы они знали, что я умер, думая о них. Моей жене передайте, что я ее люблю. Для меня никогда не было трудно говорить тебе эти слова. Но позвольте мне сказать своему сыну то, что было для меня так трудно произнести. Я люблю тебя, Коттон.

Форрест Малоун,

военно-морской флот

Соединенных Штатов.

17 ноября 1971 года.

Голос Малоуна задрожал, когда он прочитал последние четыре слова завещания своего отца. Да, его отцу было сложно их произнести. Фактически он не мог припомнить, чтобы отец ему когда-то говорил такое.

Но он это всегда знал.

Коттон посмотрел на тело отца. Лицо замерзло во времени. Прошло тридцать восемь лет. За это время Малоун вырос и превратился во взрослого мужчину. Поступил на службу в военно-морской флот, стал офицером, а затем агентом правительства Соединенных Штатов. И пока все это происходило, коммандер Форрест Малоун сидел здесь, на каменной скамье. И ждал.

Доротея, кажется, почувствовала его боль и мягко взяла его за руку. Он посмотрел на ее лицо и смог прочесть ее мысли.

— Мы нашли то, за чем приехали сюда, — сказала она.

Малоун видел это в ее глазах. Уверенность. Умиротворенность.

— Здесь ничего не осталось для меня, — продолжила Доротея. — Мой дед был нацистом. Мой отец был мечтателем, который жил в другом месте и времени. Он приехал сюда в поисках правды и с храбростью встретил свою смерть. Моя мать провела последние сорок лет, пытаясь занять его место, но все, что она смогла сделать, так это настроить меня и Кристл друг против друга. Даже сейчас и здесь. Она пыталась сохранить разногласия между нами и сделала это так успешно, что Кристл была убита из-за нее… — Доротея замолчала, но Малоун понял, что она уже приняла решение. — Когда умер Георг, то умерла и большая часть моей души. Я думала, что, сохранив богатство, я могу найти счастье, но это невозможно.

— Ты — последняя из Оберхаузеров.

— У нас плачевная доля.

— Ты можешь изменить ход вещей.

Доротея покачала головой:

— Чтобы сделать это, мне нужно послать пулю в голову матери.

Она повернулась и пошла к ступенькам. Коттон смотрел, как она уходила, со странной смесью уважения и презрения, так как знал, куда она направляется.

— Мы все же нашли то, что может изменить историю, — сказал он. — Кристл была права. Мир изменится.

Доротея, не оборачиваясь, бросила:

— Это меня не волнует. Все когда-то должно заканчиваться.

Ее ответ был окрашен болью, голос дрожал. Но она была права. Наступило время, когда все закончилось. Его карьера военного. Служба на правительство. Брак. Жизнь в Джорджии. Жизнь его отца.

А сейчас Доротея Линдауэр сделала свой последний выбор.

— Удачи тебе! — крикнул Коттон.

Доротея остановилась, повернулась и слабо улыбнулась ему.

— Bitte, Herr Malone…[56]— Она испустила долгий вздох и, кажется, решилась. — Мне нужно сделать это одной. Не мешайте мне.

— Я останусь здесь, — тихо проговорил Коттон.

Он смотрел, как она поднялась по ступенькам и пошла в город.

Коттон снова перевел взгляд на своего отца, в чьих мертвых глазах не отражался свет. Ему так много нужно было сказать. Он хотел рассказать отцу, что был хорошим сыном, хорошим офицером военно-морского флота, хорошим агентом и, как он думал, хорошим человеком. Его шесть раз награждали. Он не состоялся как муж, но работал над тем, чтобы быть хорошим отцом. Он хотел быть частью жизни Гари, всегда. Всю свою взрослую жизнь Коттон гадал, что же случилось с его отцом, представляя себе самое худшее. К сожалению, реальность оказалась ужаснее любого его предположения. Его мать провела много лет без сна — и так и не смогла попрощаться с любимым человеком. Она больше никогда так и не вышла замуж. Вместо этого мать все эти десятилетия лелеяла свое горе и всегда относилась к себе как к миссис Форрест Малоун.