Увидел — крупно — лицо Черномора. Шпион догадался, что произошло, но его черты выражали не радость, а смертную тоску. В первый миг Романов не понял, что это означает. Потом сообразил…

— Он возится в мешке! Кажется, что-то поворачивает! — кричал Козловский. — Лёша, он хочет взорваться вместе с мостом!

Руки Алексея задрожали. В окуляре мелькнула плачущая веснушчатая физиономия Саньки.

— Прыгай за борт! Может, выплывешь! — прошептал Романов. Хотя какое там «выплывешь». До берега далеко, вода плюс десять…

— Делать нечего, — схватил его за плечо Козловский. — Командуй «огонь»!

— Все наверх! — закричал Алексей. — По буксиру целься!

Высыпавшие из трюма жандармы залязгали затворами, приложились.

До «Бычка» было уже больше ста метров, из «браунинга» палить — пустое дело.

Если бы Романов догадался опустить бинокль — тогда, может, и хватило бы решимости дать команду «пли!». Но в стеклянном кружке по-прежнему, будто пойманный в прицел, маячил конопатый Санька из Матросской Слободки.

— Ты что?! — выл Козловский. — Уйдут! Там ведь мост!

— А мальчик? Попадем в него. Или в мешок, а в нем взрывчатка… — постыдно лепетал Алексей.

Князь тогда скомандовал сам:

— Ребята, огонь! Пли!!!

Загрохотали карабины. Романов разжал пальцы — бинокль вывалился, качнулся на ремешке, ударил в грудь.

Через секунду на поверхности реки с треском распустился огненный бутон. В стороны полетели обломки, какие-то черные куски. Вскинулся дымный столб кипящей воды…

Потом у них с Козловским состоялся разговор, вспоминая который Алёша всякий раз мучительно краснел.

— Думаешь, мне мальчишку с дедом не жалко? — хмуро выговаривал ему подполковник. — Еще как жалко. Мне всех жалко. Но они так или иначе погибли бы. Только с ними сгинул бы и мост. А знаешь, что для нас сейчас значит этот мост? «Старик» (так в штабе называли командующего фронтом) меня третьего дня вызывал. Едет в Ставку. Будет добиваться санкции на наступление. А без моста армиям паралич. Ни подкреплений, ни боеприпасов. Понимаешь ты это или нет?

Романов убито ответил:

— Понимаю…

— Черта лысого ты понимаешь! — Князь покачал головой. — Как был студентом, так и остался… Это в частной жизни ты можешь руководствоваться сердцем. А тут обязан: сердце в кулак, слушать только разум. Ты ключевой сотрудник контрразведки фронта! На тебе ответственность за миллион человек. И даже больше — за судьбу России… Ничего не попишешь. Иногда приходится переступать через всё, чему нас учили в детстве. Через собственную душу! Иначе профессионалом не станешь. А если мы с тобой не будем в нашем деле профессионалами, то фрицы с австрияками нас переиграют. Они-то умеют руководствоваться умом, а не сердцем. И одолеют они не нас с тобой, не Лавра Козловского с Алексеем Романовым, а всех нас, Россию. И не будет больше России. Потому что эта война — на вылет. Либо их империи сгинут, либо наша. Запомни это.

Подпоручик Романов запомнил.

Первого апреля в могилевской ставке проходил, как выражались штабные остроумцы, «Большой гав-гав». Так они именовали военный совет, в котором участвовали главнокомандующие фронтами. Непочтительный «гав-гав» образовался не потому, что стратеги собачились между собой, а из-за новомодной страсти к аббревиатурам, охватившей всю державу и сильно покорежившей русскую речь. В историческом совещании участвовали: Главковерх (верховный главнокомандующий), Главсев (командующий Северным фронтом), Главзап (командующий Западным фронтом), Главюгзап (командующий Юго-Западным фронтом), Главштаб (начальник Главного штаба) и Главарт (главный инспектор артиллерии). Устроитель подобных мероприятий, Главштаб, картавил на букве «л» — у него получалось: «Соедините меня с Г’авзапом» или «Отправьте это Г’авсеву». Отсюда и пошло.

Вызванные в Ставку «гавы» прибыли еще накануне, в собственных салон-вагонах, но из-за двух царских поездов места на ближних путях не нашлось, и генералы поселились кто в «Бристоле», кто в «Метрополе» — двух мало-мальски приличных гостиницах захолустного Могилева.

Правда, за месяцы, миновавшие с тех пор, как государь лично принял обязанности Верховного, городишко, по сути дела, стал второй столицей империи и заметно преобразился. На Большой Садовой и Дворянской появились недурные рестораны, скромно именовавшиеся «столовыми». Цены в магазинах стали такими, что фронтовые офицеры только диву давались.

Распорядок дня венценосца был следующим.

В девять ноль ноль его величество поднимался со своей походной кровати, делал гимнастику и завтракал. Потом выслушивал доклад Главштаба по карте фронтов. С одиннадцати до часу принимал посетителей. Обедал, часок спал у себя, на той же койке. В три отправлялся на «роллс-ройсе» в освежающую автомобильную прогулку по окрестностям. В семь неспешно ужинал, после чего смотрел новую фильму, а если таковой не поступало, читал по-английски что-нибудь легкое.

Но ради важного совещания обычное расписание было изменено.

Ровно в одиннадцать утра перед запертыми дверями кабинета выстроилась шеренга адъютантов.

Главштаб начал с доклада об общем положении дел.

Самые интересные события в последнее время происходили в Закавказье, где войска Южного фронта били турок под Трапезундом, но поскольку Главюг, единственный из командующих, на совете отсутствовал, про успехи «южан» сказано было коротко.

Про обстановку на европейских фронтах Главштаб тоже упомянул без подробностей. Зато долго, в деталях, описывал недавние действия нашего Запфронта, весь март теребившего немцев без каких-либо заметных результатов. Главзап слушал, набычившись, но ни к чему в докладе придраться не смог. Председательствующий оперировал лишь цифрами и фактами, дипломатично уклоняясь от оценок.

На Северном и Юго-Западном активных действий давно не велось, поэтому Главштаб уделил каждому из этих фронтов не более пяти минут. Здесь вводная часть закончилась — без обсуждения. Сегодня командующих собрали не анализировать итоги зимней кампании, а согласовывать план новой, летней.

Настроение у участников было бодрое, но в то же время ощущалось и напряжение. Бодрость объяснялась тем, что после ужасных потерь прошлого года армия получила пополнения, значительно лучше стало со снабжением, а главное — враг перенаправил главные силы на западные фронты, где сейчас под Верденом крутилась страшная мясорубка, ежедневно выплевывая тысячи и десятки тысяч трупов. Напряжение же возникло из-за различия стратегических взглядов между полководцами.

По старшинству и возрасту, по географической логике первым выступал Главсев, военачальник очень опытный, начинавший еще со Скобелевым, но слывший «осколком прошлого». Сам он, однако же, считал себя единственным трезво мыслящим и дальновидным стратегом российской армии. У него имелась собственная теория ведения войны, которую он пока держал при себе. Генерал полагал, что в боевых действиях нам германцев не одолеть. Враг во всех отношениях сильнее. Но у нас есть свои козыри: просторы, время и ресурсы. Воевать надобно отступательно, выматывая противника и пятясь хоть до Волги. Одним словом, по-кутузовски. Ввязываться в драку — только впустую проливать русскую кровушку. Главсев всё ждал, когда Главковерх поймет эту истину и призовет его в спасители отечества, как Александр Благословенный призвал старого Кутузова.